Он встретил Артема раньше, чем свет Чеховской-Вагнеровской; свет не умел отражаться от гнутых и извилистых туннельных стен, а голос мог.
— УЗНАВ О ПРЕДАТЕЛЬСКИХ ПЛАНАХ КРАСНОЙ ЛИНИИ! В НАРУШЕНИЕ МИРНОГО ДОГОВОРА! ЗАХВАТИТЬ СТАНЦИЮ ТЕАТРАЛЬНАЯ! Я! РЕШИЛ НАНЕСТИ ОПЕРЕЖАЮЩИЙ УДАР!
— Фюрер? А ты говорил, он спит… — сказал Артем Дитмару.
— Сейчас никто в Рейхе не спит, — ответил тот.
На Чеховской-Вагнеровской Артема встречал транспарант: «Добро пожаловать, дорогие гости из Полиса!»; посреди зала строились шеренгой разновозрастные мужчины — кто в чем, таращили красные заспанные глаза, неуверенно шушукались. Вдоль рядов сновали похожие на овчарок прапоры, покрикивая, похлопывая, похлестывая. Устанавливали столы с табличками, выкладывали на них горами камуфляжное тряпье, везли, громыхая, тележки с оружием. В противоположном краю платформы разворачивали тент с красным крестом, и взгляды из шеренги магнитились все время к нему.
— НО КРАСНАЯ ЛИНИЯ НЕ ОСТАНОВИТСЯ НИ ПЕРЕД ЧЕМ! ЧТОБЫ ЛИШИТЬ ГРАЖДАН ТЕАТРАЛЬНОЙ! ИХ ЗАКОННОГО ПРАВА! ЖИТЬ СПОКОЙНОЙ И СЧАСТЛИВОЙ ЖИЗНЬЮ!
Станция была странная — круглосводая, как туннель, и с арками, похожими на пропиленные в стенах бойницы. Ее белый мрамор сверкал; были вычищены и светильники — старые, подлинные. Забавные они были: не отдельные друг от друга, как на прочих станциях, не сдвоенные и не соцветиями спаянные, а сразу по двадцать сидящие на бронзовых гондолах двумя рядами; словно их тоже среди ночи разбудили и построиться заставили. А еще похоже было на рабьи души, которые на летучих галерах гребут по удивительному белому туннелю в свой честно заработанный рай.
— Где мину заложил?
Дитмар шел скоро, Артем еле за ним поспевал; лица в шеренге мелькали мимо, и ни одно не успевало оформиться. За спиной повизгивали о гранит сапожные подковки: печатала шаг охрана.
— Внизу, по эскалатору спустился, — доложил Артем. — У гермоворот.
— Хорошо завалило?
— Основательно.
— Смотри. На Театральной пока все под нашим контролем, так что хочу тебе верить. Но проверю, конечно. Если все исполнил, награда… Орден! — Дитмар ухмыльнулся. — Орден тебе за такое полагается.
Вдруг выскочил из шеренги кто-то им наперерез; охрана метнулась вперед, вскинула «калаши». Но это был маленький кто-то, дурацкий, безобидный: бороденка, очки запотели…
— Простите! Простите! Гражданин офицер… Господин Дитмар… Ради всего святого! Тут ошибка. Меня по ошибке мобилизовали. У меня жена… Наринэ… Вы ведь только что у нас… От нас…
Дитмар вспомнил, встал, отмахнулся от охраны.
— Илья Степанович. А мы тут с вашим знакомым. В чем ошибка?
— НАВОДНИТЬ СТАНЦИЮ УРОДАМИ! ВОТ ЧЕГО ОНИ ХОТЯТ! ОНИ ВЗБЕШЕНЫ! НАШИМ СОПРОТИВЛЕНИЕМ! И ЭТА ОРДА УЖЕ! У НАШИХ! ГРАНИЦ!
— Наринэ моя… У нее схватки начались. После взрывов этих на Театральной… Ее забрали. В роддом. Сказали, в любой момент воды могут… А у нее срок еще… Не подошел, понимаете? Может, на сохранении она бы… У нас такой замечательный роддом! Но если меня призовут… Или что-то случится там… Как же она? Сейчас? С кем? А если роды? Надо ведь быть там… Я должен знать… Кто родится… Мальчик или…
— ИМЕННО ПОЭТОМУ! Я ОБЪЯВЛЯЮ! ВСЕОБЩУЮ! МОБИЛИЗАЦИЮ!
Унтер улыбнулся учителю, положил руку ему на плечо.
— Так сказать, родила царица в ночь… Не то сына… Да, Илья Степанович? Не то дочь.
— Зачем вы… Зачем вы так?
— Ну господи, шутка же. Помню наш разговор. Помню. Давайте пройдемся.
Он сделал знак овчаркам-прапорам, и, приобнимая, повлек Илью Степановича за собой. Артем шагал рядом; мял в кармане конверт. Что там? Конверт был жесткий, что-то в нем лежало… На что это похоже? Не письма, не бумаги… Голова раскалывалась. Завод кончался.
— Вы ведь собрались нам учебник истории писать, да? — говорил Дитмар учителю.
— Господин офицер… А если… Если при родах что-то…
— Вот вы садитесь — и пишите! Сейчас же начинайте! История прямо на ваших глазах делается! — он остановился, снял с Ильи Степановича очечки, подышал в них, протер и водрузил их на место. — У себя в штабе выделю вам уголок. А то убьют еще, правда…
— ЗАЩИТИТЬ ОТ КРАСНОЙ ОРДЫ НЕЙТРАЛЬНУЮ СТАНЦИЮ! ВОТ НАШ ДОЛГ! НАС МОЛИЛИ О ПОМОЩИ! И МЫ ИДЕМ!
— Спасибо. Благодарен. Господин… Дитмар… Но… Позвольте к жене… Сейчас… Поддержать… На ней лица не было… Чтобы знала, что все хорошо… Что вы заступились… И если роды…
— А зачем? — спросил у него Дитмар. — Там-то уже ни вы ничего не измените, ни я. Родится здоровый малыш — хорошо. В роддоме есть, кому поздравить мать от лица Партии.
— Но… Но если вдруг… Тьфу-тьфу-тьфу… Если, не дай бог…
— А если урод… Тише, тише. У нас прекрасный роддом, вы сами сказали. Наркоз. Когда она очнется, все уже будет сделано. А ребеночек даже ничего не почувствует, поверьте. Там же все профессионалы. Тот же самый наркоз, только доза другая. Все гуманно. Чик, и все.
— Конечно… Да, я понимаю… — на Илье Степановиче лица не было. — Это просто так скоро случилось. Схватки ее. Она так волновалась, Наринэ моя… Я думал, еще время будет…