Метро

Третьего не сразу заметил; боковым зрением только. Этот хитрый был, свернул с улицы, хотел в ресторане спрятаться. А как спрятаться, когда все стены — стекольные? Отыскали и изрешетили всего. Был человек — стал куль. Выволокли, наверное, из-под стола — и докончили.

А вот сейчас был шум. Точно.

Рык моторный.

Артем задержал дыхание. Нет, не помогло. Тогда стащил противогаз, — какая уже разница, что там через год будет? — повернул ухо навстречу ветру, чтобы тот слушать не мешал. И повторилось: надсадный рев. По газам дали где-то далеко, за домами.

Машина. Рабочая. Кто?

С места Артем рванул уже изо всех сил.

Вот, значит, как.

Вот почему они бежали, и вот почему не могли убежать.

Их догоняли по одному, добивали — остальные получали фору еще метров в двести-триста пока, но потом и следующего доставали. Но почему не отстреливались? Почему не засели в какой-нибудь витрине, не дали отпор?

Надеялись до Театральной все же успеть?

Сначала не хотелось трясти ранец, но взревело вдруг совсем четко: по прямой уже, по туннелю уличному, за спиной. И Артем понесся скачками, не оглядываясь, не останавливаясь — вперед, вперед; если от тряски рванет, не так страшно, как если сначала подстрелят, а потом еще добивать придут… Пусть уже бы и рвануло…

А потом расслоилось: моторов два было, не один. Прямо сзади и еще сбоку… Вроде. По одной стороне улицы и по другой. Загоняют его?

Кто это может быть? Кто?!

Спрятаться? Нырнуть в дом? Побежать, укрыться в какой-нибудь квартире? Нет… С фасада на этой улице не было жилых подъездов. Одни аквариумы магазинные, выгоревшие, пустые, без выхода.

Вот до поворота еще чуть.

Там Охотный ряд… Потом Думу обогнуть… И все.

Четвертого сталкера не было нигде на Тверской; значит, успел завернуть; значит, и Артем успеет, может, должен успеть.

Тень свою увидел впереди — длинную, жидкую. И дорожку света.

Они сзади фары ему в спину включили. Или прожектор?

Через глотку в легкие колючую проволоку протащили. Протащили и дергали туда-сюда, чистили Артему бронхи, как бутылочным ершом.

Не смог совладать с собой, оглянулся на бегу.

Там был внедорожник. Широкий, тварь, внедорожник. Гнал по тротуару: дорога ржавчиной вся забита, не пускала. Потом визгнул тормозами, остановился: что-то мешало ему проехать.

Артем глотнул воздуха холодного и завернул за угол.

И тут же сбоку послышался второй мотор — надрывный, комариный, дребезжащий.

Мотоцикл.

Государственная Дума стояла тяжелая и основательная, похожая на громадное надгробие — первый этаж из сумрачного гранита, верх серо-каменный. Кого под ним похоронили?

Мотоцикл вырвался вперед, мчал сбоку. Ездок, не отвлекаясь от дороги, выбросил влево руку, сверкнул огнем наугад; застрекотало, заотскакивало от могильных стен. Артема миловало.

И он тогда тоже, не останавливаясь, не сбавляя — выставил прыгающий автомат, и куда-то туда, в мотоциклиста, резанул. Все мимо. Но тот дал по газам, чтобы не подставлять себя под слепые пули, рванул вперед, ушел где-то далеко разворачиваться.

Сзади снова взревело. Внедорожник выпутался.

А Артему до Театральной, до входа — уже чуть-чуть, уже только сто метров. Открыт вход, Господи? Господи Иисусе, вход открыт?

Если ты есть, должен быть открыт! Ты есть?!

Последний, четвертый боец валялся у самых дверей; не валялся даже, а сидел, привалившись спиной — к запертым деревянным створам. Уныло сидел, смотрел себе на простреленный живот, на ладони, на вышедшую сквозь пальцы жизнь.

Артем подскочил к дверям, одну дернул, другую, третью.

Возвращался с виража истеричный мотоцикл, все громче, громче. Потом вырулил с заносом квадратный внедорожник; бронированный, что ли? Артем таких никогда не видел. Таких не могло быть ни у кого в метро. Ни у кого из бесштанных подземельных империй такого не было.

Прижался спиной к дверям, вскинул автомат. Стал ловить узкое лобовое стекло в скачущую мушку. По такому стрелять и смысла нет. На крыше внедорожника появилась крошечная фигурка, как мишень в тире, чертик из табакерки. Дзынькнула пуля, сделала аккуратную дырку в стекле рядом с Артемовой головой. Снайпер. Все, хана.

Отправил очередь в молоко.

На крыше внедорожника зажглась целая прожекторная рама. Хлестанула по глазам, ослепила. Теперь даже целиться было нельзя. Разве что в воздух палить.

Сейчас кончится. Все сейчас кончится.

Вот снайпер только поймает его в кружок свой. Артем зажмурился.

Раз.

Два.

Три.

Четыре.

Вылетел мотоцикл, зашел поудобнее, и вдруг заглох. Артем попытался подглядеть, прикрываясь рукой. Нет, оба были целы. Стояли неподвижно, и Артем стоял в перекрестье их лучей.

— Эй! Не стреляйте! — попросил он их по-петушиному.

Поднял руки. Возьмите меня, пожалуйста, в плен.

Плевать им было, что он им там кукарекал. Какое-то было у них там свое бессловесное совещание. И в плен они его брать не хотели.

— Кто?! Вы — кто?!

Шестьдесят семь. Шестьдесят восемь. Шестьдесят девять.

И вдруг мотоцикл сорвался с места, пыхнул бензиновой голубой гарью, и унесся с глаз долой. Потом и броневик тоже: погасил прожектора, дал задний, развернулся и канул в сумерки.

Есть ты все-таки, а? Есть?! Или что это, блядь, такое было?!