Метро

К тому моменту, как они вернулись в центр зала, к ступеням, которые из моря подземного поднимались на те самые восемь метров в небо далекое, леса вокруг были уже увешаны менделеевскими. Гвалт стих, все ждали чего-то.

Артем вылез на берег, установил свои болотные сапоги на гранит, и забухал ими вверх, оставляя за собой грязные лужи.

— Эй, мужики! — крикнул он пограничникам, тяжело поднимаясь. — У нас тут ЧП! В лазарет нужно! Слышите?

Менделеевские, перешушукиваясь, сгрудились и жадно глядели.

С той стороны не было никакого ответа. Мертвая тишина стояла.

— Мужики! Слышите меня?

По ступенькам журчал ручеек, переливая порченую кровь от поправляющейся Новослободской — к лихорадящей Менделеевской; и журчание это было ясно и отчетливо. Артем еще на одну ступень поднялся, через плечо шикнул, позвал за собой застрявших в самом начале небесной лестницы: Леху, Гомера.

— Не пойду! — упрямо затряс головой брокер.

— Ну и хер с тобой!

А как так получается, подумал Артем, что вот она, Ганза — сытая, подмытая, на пробор причесанная; и рядом с ней, в восьми метрах в глубину — пещера и пещерные люди? Сосуды ведь сообщаются, почему же возможно, что…

Все они были на месте. Командир имел вид озадаченный: все время трогал шею, потом на руку смотрел. Еще двое курили; и это почему-то Артема успокоило. Курят — значит, люди.

— Раненого в лазарет… Огнестрел… Случайно вышло… — запыхтел он, подтаскивая Олежека к мешочным брустверам.

И правда, вон сколько песку, думал Артем. И ради чего Олежку помирать?

— Станция Новослободская на вход закрыта, — сказали ему. — Карантин. Же предупреждали.

Артем подобрался еще поближе, насколько мог, но бойцы, не выпуская самокруток из зубов, вскинули стволы.

— Стаааять, — произнес командир.

А на кого досада? Артем присмотрелся.

Отсюда уже было понятно: командиру удалось все-таки прыщ сковырнуть. Теперь прыщ точил по капельке кровь; только командир утрется, а оно снова набирается, набухает. Опять доить нужно.

— У нас визы! Визы! Только что от вас!

— Ряба-то где моя?

— Шаг назад!

Он даже не глядел ни на Артема, ни на Олежека простреленного. Только на пальцы, на красные капельки. И смешно косил глаза вбок, как будто надеялся шею свою увидеть расковырянную.

— Договоримся, может? Только до травмпункта… Мы заплатим. Я заплачу.

Бойцам было все равно: их курево успокаивало. Они ждали терпеливо от начальника — стрелять или не надо. Олежек их не затрагивал.

— Ты дикого нам, что ли, тащишь? — раздраженно спросил у прыща командир.

— Рябушка.

— Гляньте, это же тот, с яйцом! По килту узнал! — обрадовался наконец один из рядовых.

Курица, пойманная Гомером, била глупыми слабыми крыльями. Хотела за хозяином — на небо.

— Дикого? То есть — дикого?

— Шаг назад!

— Да он подохнет тут сейчас!

— Виза есть у него? — командир вспомнил что-то; достал из кармана обрывок бумажной салфетки, заткнул им свою рану.

— Нет у него визы. Не знаю!

— Шаг назад! Раз. До трех.

— Временно его хоть! Хоть дырку зашить!

— Два, — командир отнял салфетку, поглядел — много ли крови натекло? — и остался недоволен.

— Обидно как. С яйцом. Обидно.

— Пустите, суки!

— Слышь, донкихот! Они ж там как мухи… — сказал Артему один из бойцов.

— Ты их всех переспасать собрался? Спасалка коротка! — хмыкнул другой, отплевывая дотлевшую самокрутку.

— Пожалуйста! Ну? Пожалуйста!

— Три. Нарушение государственной границы, — командир поморщился: прыщ никак не затыкался.

В первый раз он на Олежека посмотрел, чтобы в него прицелиться.

Чиркнуло, как кремень, тюкнуло — автоматы с глушителями, берегут на Ганзе солдатские уши! — и выщербило пулей стену, и клюнуло потолок. Пыль вниз опустилась, как занавес.

Спасла только служба у Мельника. Наука телу без ума обходиться. Кожей чувствовать, где автоматное дуло свербит будущей гибелью, и падать, на землю бросаться, отклоняться от гибели, ничего головой еще не понимая.

Упал, свалил с себя живой куль, пополз, вытаскивая Олежка за собой. По ним еще стрельнули, стараясь попасть, но пыль мешала.

— Суки вы!

Хлестануло тут же еще — на голос. Бетоном окрошило.

Обезьяны сзади заулюлюкали восторженно.

— А вот, хлебани нашенского!

— Песочку всыпали?

— Думал, ты белый человек, а?

— А давай, еще разок попробуй!

Тут можно было только бесполезно умереть. Больше ничего не поделать.

Артем скатился на одну ступень вниз, еще на одну. Подтянул Олега. Тот напряженно дышал и старался особо не кровить, но бледнел и бледнел.

— Слышь, дядь! Ты даже не думай, ясно? Как выбраться от вас?! На Цветном бульваре должно что-нибудь… Должно же что-нибудь там, а, дед?!

— Бордель там был, — вспомнил Гомер.

— Вот. При борделе врач может быть. Может же? Поплывем туда. Ну-ка не засыпай мне тут, сука! Я тебе сейчас… Не спать!

Но до борделя не доплыть было. Ни Олежку, и никому. Не на чем. Оба канала по краям платформы были с пустым берегом.

— Зря. Не жилец он, — сонно приговорил Олежка брокер.

— Сейчас, — сказал Артем. — Сейчас.

— Мне умереть хочется, — подтвердил Олег. — И яйцо мое разбили. Очень устал жить.

— Пасть заткнул свою! Нашел, как отсюда выгрести! — Артем стволом пихнул застывшего брокера. — А ты покажи пузо!