Сенека.
Каждый нахмурится при виде грустного зрелища, каждый вздрогнет от неожиданности, у каждого потемнеет в глазах, если он, стоя у края бездны, взглянет в ее глубину. Это – не страх, а естественное чувство, неподвластное разуму.
Некоторых читателей такие доводы вполне удовлетворят. Другие усмотрят в них желание уйти от проблемы, дав ее наиболее сложной части другое название. Но если сократический или стоический взгляд на эмоции не объясняет поведения животных, то это еще не значит, что он неверен. Он просто неполон. Ведь видеть в эмоциях реакции на мысли и знания весьма полезно, и такой подход многое, пусть и не все, объясняет.
Здесь, как и в главе 14, стоит обратить внимание на то, что и при сократическом, и при стоическом взгляде на эмоции под «знанием» понимается нечто большее, нежели то, что в нем усматривают обычно. Некоторые убеждения находятся на переднем плане сознания, и их можно отбросить или пересмотреть, столкнувшись с новыми доказательствами или аргументами. Другие же коренятся глубже, и преобразовать их трудно, даже углубив собственные познания. Например, в какой-то ситуации вы «знаете», что бояться нечего, но все равно испытываете страх; получается, что на самом деле никакого «знания» у вас нет либо, скорее, вы опираетесь на противоречивые мнения о том, чего на самом деле следует бояться. На искоренение некоторых убеждений требуется время, поскольку они крайне глубоки. Вы «знаете», что чего-то не хотите, но по-прежнему испытываете желание – здесь проявляется тот же паттерн: какие-то из ваших убеждений пока не согласуются с другими. Основная цель философии состоит в том, чтобы согласовать все эти убеждения[221]. И это серьезный труд.
Сенека.
«Но как же все-таки бог допускает, чтобы с добрыми людьми случались несчастья?» – А он не допускает. Он ограждает их от подлинных несчастий: от преступлений и подлостей, от нечистых помышлений и корыстных замыслов, от слепого вожделения и от алчности, покушающейся на чужое добро. Он блюдет и защищает их самих: неужели кто-то станет требовать от бога еще и того, чтобы он охранял поклажу добрых людей? Впрочем, они сами снимают с бога подобную заботу: они презирают все внешнее.
Аналогичное объяснение находим и у Эпиктета:
Эпиктет.
Быть закованным. Разве вместе с тем и скорбеть? Быть изгнанным. Так разве кто-нибудь мешает мне вместе с тем смеяться, не поникать духом, благоденствовать? – «Открой тайну». – «Нет. Это ведь зависит от меня». – «Но я закую тебя». – «Человек, что ты говоришь? Меня? Ты закуешь мою ногу, а мою свободу воли и Зевс не может одолеть». – «Я брошу тебя в тюрьму». – «Бренное тело». – «Я обезглавлю тебя». – «Когда же я говорил тебе, что только моя голова неотрубаема?» Вот к чему следовало бы приучать себя занимающимся философией, вот о чем писать каждый день, вот в чем упражняться.
На подобные мысли Эпиктета вдохновлял Сократ, как видно из его ответа ученику, поднявшему эту тему.