Читаем Метла системы полностью

ДЖЕЙ: И что вы по этому поводу чувствуете?

ЛИНОР: Ну, я думаю, в общем, по определению плохой день заставляет чувствовать себя хреново, так?

ДЖЕЙ: Вы чувствуете, что вас вынуждают чувствовать себя хреново?

ЛИНОР: Что?

ДЖЕЙ: Поскольку плохой день по определению заставляет чувствовать себя хреново, вы чувствуете, что вас вынуждают чувствовать себя хреново по поводу плохого дня, или это чувство естественно?

ЛИНОР: Это что вообще за фигня такая?

ДЖЕЙ: Этот вопрос для вас дискомфортен.

ЛИНОР: Нет, он заставляет меня чувствовать себя так, будто я услышала бессмысленный тупой вопрос, который, боюсь, таким и был.

ДЖЕЙ: Думаю, он ни разу не тупой. Разве не вы жалуетесь на чувство, будто вам что-то навязывают, вас принуждают чувствовать и делать то, что вы чувствуете и делаете? Или я спутал вас с каким-то другим старинным клиентом и другом?

ЛИНОР: Слушьте, может, будет верно сказать, что мне хреново, потому что происходит что-то плохое, да? Линор ведет себя невероятно стремно и драматично где-то с месяц, потом просто решает умотать куда-то, где будет жить вроде как хладнокровным полуинвалидом, и забрать с собой других, хотя ей вообще-то девяносто два, и она не удосуживается позвонить и сказать, что́ происходит, хотя все они явно до сих пор в Кливленде, взять, к примеру, ходунки миссис Иньгст, они могли попасть в мою комнату только около шести тридцати вчера вечером, и мой отец точно знает, что за дела тут творятся, взять, к примеру, Карла Шмоуна, отец поручил ему сказать все это мистеру Блюмкеру вчера утром, до того, как кто-либо что-либо узнал, а мне он и сказать ничего не удосужился и улетел на Корфу, и я думаю, кто-то мог дать моему попугаю Владу Колосажателю ЛСД, потому что теперь он болтает без умолку, чего раньше в жизни не делал, и очень кстати, что это в основном непристойности, миссис Тиссоу, если она их услышит, перекувырнется и меня выселит, и моя работа у меня на глазах накрывается толстой жирной колбасой, телефонные линии все перепутались, и мы лишились нашего номера, и люди продолжают звонить куда попало, во всякую всячину, и, конечно, сегодня, этим утром, не видать никого из «Дуплексного кабеля», а еще я на коммутаторе получаю охапку цветов и почти пустые коробки конфет, типа с юмористическим подтекстом, и оказывается, что они от мистера Бомбардини…

ДЖЕЙ: Нормана Бомбардини?

ЛИНОР: …Да, он сдает помещения «Част и Кипуч», и он невероятно толстый и неприязненный, а в качестве бесплатного приложения еще и явно сумасшедший, и думает, что оказывает мне гигантскую услугу, простите за каламбур, обещая мне приватный уголок в заполняемой им вселенной, и утверждает, что я вскружила ему голову.

ДЖЕЙ: И еще, конечно, есть Рик.

ЛИНОР: Рик есть Рик. Рик – константа в любом уравнении. Вынесем Рика за скобки.

ДЖЕЙ: Вам дискомфортно говорить о Рике в таком контексте.

ЛИНОР: В каком контексте? Нет никакого контекста. Контекст подразумевает, будто есть что-то большее. Сейчас ясно одно: в тщательно продолбанной жизни, где и так не было чего-то большего, теперь этого большего еще меньше.

ДЖЕЙ: То есть женщина беспокоится, что в ее жизни нет «чего-то большого».

ЛИНОР: Идите в пень.

Д-р Джей делает паузу. Линор Бидсман делает паузу.

ДЖЕЙ: И все-таки интересно.

ЛИНОР: Что?

ДЖЕЙ: Вам не кажется? Вам не кажется, что это довольно интересная ситуация? Набор ситуаций?

ЛИНОР: В смысле?

ДЖЕЙ: Смысла очень мало. Если только кое-кто не хочет почувствовать себя хреново, используя ваше прилагательное, так как недостаточно «контролирует» свою жизнь, правда, мы, конечно, признаем без обиняков, до сих пор не сумели удовлетворительно объяснить, что имеем под этим в виду, верно же?..

ЛИНОР: Боже, множественное время, неужто.

ДЖЕЙ: …А значит, этой кое-кому хоть в какой-то мере желательно оказаться бессильно вовлеченной скорее в интересную ситуацию, чем в скучную, разве не так?

ЛИНОР: Интересную кому?

ДЖЕЙ: А. Вас это волнует.

ЛИНОР: Меня это более чем волнует.

ДЖЕЙ: Я чую прорыв, не стану скрывать. В воздухе запахло прорывом.

ЛИНОР: Я думаю, это моя подмышка. Я думаю, мне нужно в душ.

ДЖЕЙ: Прятаться под юбками симптомов нечестно. Если я говорю, что чую прорыв, значит, я чую прорыв.

ЛИНОР: Вы всегда говорите, что чуете прорыв. Вы говорите, что чуете прорыв, почти каждый раз, когда я здесь. Думаю, вы каждым утром первым делом смазываете ноздри густым слоем прорыва. Что это значит, кстати говоря, – прорыв?

ДЖЕЙ: Скажите вы мне.

ЛИНОР: Пристяжные ремни на кресле – они не пациентов на гусеницах защищают, да? Они защищают ваше горло от неожиданной атаки где-то по тридцать раз в день, верно?

ДЖЕЙ: Вы злитесь.

ЛИНОР: Я хренею. Чистое, никем не навязанное охренение. Интересную – кому?

ДЖЕЙ: Кого она могла бы заинтересовать?

ЛИНОР: А эта фигня что значит?

ДЖЕЙ: Прорывом пахнет уже не так сильно.

ЛИНОР: Ну слушьте.

ДЖЕЙ: Да?

ЛИНОР: Предположим, Бабуля вполне убедительно говорит мне, что в моей жизни реально есть только то, что может быть о ней сказано?

ДЖЕЙ: А эта фигня что значит?

ЛИНОР: Вы злитесь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги