Метла системы

– Твоя правда. А в это время мужчина как сумасшедший гонит джип к крошечной далекой больнице, рядом мальчик, уже не бьется в конвульсиях, теперь он как-то аутичен, челюсть отвисла, с ним явно все очень плохо, и мужчина гонит как сумасшедший, но продвигаются они весьма медленно, в темноте, под желейным дождем, по грязи глухоманских дорог, и мужчина невероятно зол на Вселенную за то, что его семья поставлена в такое положение, чувствует, что вот-вот взорвется, и только титанической силой воли удерживает крышу на месте, и продолжает гнать, и в итоге выбирается из грязи глухоманских дорог на шоссе, по которому можно ехать хоть немного быстрее. А в это время в хижине женщина ждет, что приедет психотерапевт с антислезным лекарством, и она так переела, так расстроена и в такой депрессии от всего, что случилось, что постоянно зевает, она невероятно хочет спать, и час от часу ей делается все хуже, и уже поздно, и желейный дождь ритмически барабанит по крыше хижины, а младенец тем временем бьется в маленьких, но тяжелых эпилептических припадках всякий раз, когда плачет, и женщина выясняет, что единственный способ успокоить девочку – это приложить ее к огромной, усыпанной крошками «фрито» груди; всякий раз, когда девочку от груди отнимают, она плачет и начинается эпилептический припадок. Так что женщина ходит, шатаясь, туда-сюда с девочкой. И так все и продолжается, мы переключаемся со сцены на сцену, психотерапевт наконец-то продает хижину и выезжает, и, поскольку у него невероятно быстрая и дорогая машина, купленная на прибыли от торговли хижинами, он попадает в крошечную больницу в лесной глуши быстрее некуда и говорит со старым добрым сельским доктором, и после короткого ожидания, пока старый добрый сельский доктор практически убивается, чтобы моментально приготовить антислезное лекарство, психотерапевт забирает лекарство, говорит, что мужчина за него заплатит, и ракетой несется по шоссе к лесной глухомани и далекой хижине, на невероятной скорости, и по зловещей иронии судьбы проезжает аккурат мимо джипа, который по очевидным причинам несся в другом направлении, пока во тьме не свернул на обочину из-за спустившего колеса, которое мужчина чинит в бурю, в ярости, пока ребенок, которому совсем плохо, полулежит на переднем сиденье, и невероятно быстрая машина психотерапевта обрушивает на мужчину гигантскую волну дождевой воды из лужи на шоссе, и выбивает из руки мужчины ручку домкрата, и ручка домкрата стукается обо что-то мелкое, но очень важное на оси джипа, и это что-то трескается, чего мужчина не замечает, потому что зол на машину психотерапевта за то, что облила его водой из лужи, и скачет по обочине, и орет, и показывает удаляющейся машине палец, и временно не может прийти в себя.

– Иисусе.

– А в это время в хижине женщина почти отключается, такая она меланхоличная, встревоженная и сонная, но девочку из рук не выпускает, чтобы та не стала плакать и эпилептически дергаться. И женщина героически и трогательно противостоит сонливости сколько может, в ожидании психотерапевта, но в конце концов она не способна бодрствовать уже чисто физически, бодрствование теперь в принципе исключено, и вот, решившись на единственно возможный компромисс с обстоятельствами, женщина ложится на кровать, по-прежнему держа девочку у груди, чтобы уберечь ее от плача и конвульсий.

– О нет.

– И проваливается в сон, и перекатывается на девочку, и давит ее, и убивает.

– О боже.

– И просыпается, и видит, что случилось, и от горя впадает в необратимый коматозный сон.

– Так, достаточно.