Месть по древним понятиям

— Вряд ли. Сам знаешь, они, наоборот, стараются сирот к нам пристроить. У Ивана, вон, и родственники были, как без родителей остался, ан нет. Никто не взял. У каждого своих ртов хватает. Нет, не думаю, что в деревне возьмут.

— Тогда нужно подводу снаряжать да отправлять их старой дорогой. И не к Смоленску, а наоборот. Вглубь, подальше. Куда еще не добрались супостаты эти.

— Да есть ли еще места-то такие, отец Антоний? — с сомнением покачивал головой Аркадий.

— Найдутся. А здесь им на верную смерть оставаться. Лучше, что ли?

Последние слова настоятель почти прокричал, грозно глядя в лицо Аркадию. Но в голосе его слышалась боль, а не гнев.

Уговорившись, что Аркадий будет помогать ему в деле тайной агитации, Антоний одного за другим стал уговаривать монахов покинуть обитель. Он разъяснял, что, оставаясь и подвергая себя риску напрасной смерти, они никому не помогут, а только навлекут на него, настоятеля монастыря, невольный грех, что не уберег братию.

Тайно убеждая монахов уходить, Антоний добился того, что в Кащеевке никто не узнал про ежедневно пустеющие кельи в монастырском общежитии. Но для самих обитателей монастыря это не могло остаться незамеченным. Как ни старались Аркадий и Антоний, тревожные слухи и догадки передавались из уст в уста.

— В трапезной уже несколько столов убрали, — делился переживаниями Никита с маленьким Гришей. — Лавки пустые стоят.

— А кому сидеть-то? В монастыре и так уж никого не осталось, — озабоченно хмурясь, отвечал Гриша. — А кто и остался, не выходит. Исидора когда еще из дальней кельи привели, а так ни разу и не показался. Я даже не знаю, какой он из себя. А ты его видел?

— Видел. Один раз. Я однажды сам хлеб носил, Захарка заболел, не пошел. Пришел к келье, в сени зашел, хотел корзинку поставить, смотрю — волчица за мной следом идет. Спокойно так, не торопится. Зашла в сени, стоит, смотрит. Еда для нее уж готовая. Я как стоял, так и обмер. Ноги подкосились, на камень сел. Помнишь, в сенях-то лежит?

— Помню, как же.

— Вот. Сижу, ни жив ни мертв. А старец, не знаю, услышал, что ли. Дверь отворил, вынес сухарика и протягивает ей, волчице-то. Та морду потянула, слизнула с руки да и пошла себе. Тихая такая, послушная. Как собака. Вот ты и думай. Дикий зверь. Диких зверей с руки кормит. А теперь говорит, что виноват он.

— Кто говорит?

— Да старец же, Исидор. Или не знаешь? Это ведь отец Антоний всех уговаривает из монастыря уходить. Боится, что и сюда придут, убийцы эти. Не хочет, чтобы и здесь всех побили. Он и Исидора уговаривал. А тот говорит — нет. Не хочу, говорит, никуда идти, я, говорит, виноват, я грешник страшный, мне от казни бежать не след. А какой он грешник? Он — святой. Диких зверей в агнцев превращает. Вот ты и думай. Если он грешник страшный, то мы-то кто?

— Плачет он, — грустно проговорил Гриша.

— Кто?

— Исидор. Я слышал. Как мимо его кельи ни пройду — все время плачет. Даже через дверь слышно.

— Вот-вот. И хлеб он так и не тронул. Аркадий настоятелю говорил, что обе корзинки целые были, когда за ним в келью пришли. И Целительница пропала. Страшно. Что-то будет. Я уж и отца Антония спрашивал. Где, мол, она может быть, икона-то? Только он ничего не сказал. Не знаю, говорит. Она, говорит, однажды уже сходила с аналоя, может, и теперь сошла. Сам сердитый, брови хмурые. Известно, что с аналоя сходила. Только в тот раз, когда она сходила, ее нашли сразу же, а сейчас что-то не видать. И в Кащеевке нехорошо поговаривают. Дескать, сначала мертвецов привезли, потом икона пропала. Жди беды.

* * *

Дождавшись ответа на свой последний доклад, Валерий Раскатов был приятно удивлен. Вместо ожидаемого нагоняя, он получил не просто похвалу, а целое поощрение. Подробные наставления, что «так и нужно действовать», которыми пестрела бумага, окончательно утвердили его в намерении продолжать начатое дело «решительно и без идиотской волокиты».

Дочитав одобрительный отзыв, Раскатов выглянул во двор, где, покуривая и поплевывая, коротали время его боевые товарищи.

— Воронин! — крикнул он. — Позови-ка мне Стригуна.

Минут через десять в избу вошел невысокий темноволосый мужик. Блаженно улыбнулся — не иначе, успел опохмелиться.

— Так что же, товарищ Стригун, — обратился к нему Раскатов. — Где она, эта твоя Кащеевка? Помнишь, обещал показать? Настала пора нам с тобой в этот контрреволюционный монастырь наведаться. Навести там порядок. А? Как считаешь?

— А я что? Я завсегда. С нашим удовольствием, — радостно отвечал Стригун. — Хоть прямо сейчас можем отправиться.

— Нет, сейчас не надо. Сейчас иди проспись. А завтра утром, чтоб как стеклышко был, поведешь нас.

* * *

Тактика, предложенная Аркадием, приносила свои плоды. Через несколько дней после погребения погибших число насельников кащеевского монастыря уменьшилось почти втрое. В трапезной теперь собиралось не больше двадцати человек. В тишине просторного, полупустого помещения гулко раздавался стук ложек, наводя уныние и отбивая аппетит.