Месть по древним понятиям

Входы в подземные пещеры были заложены и тщательно замаскированы. Отец Антоний специально ходил в дальнюю келью, чтобы все осмотреть и проверить лично. Он убедился, что работа сделана на совесть, о постороннем вторжении теперь можно не волноваться.

Оставалось последнее — собрать детей и престарелых монахов и отправить их в глубинку пережидать лихие времена.

— Старая дорога, она на заимку выходит, — объяснял Антоний Кузьме. — Помнишь, пасеку там держали?

— Как не помнить, — отвечал Кузьма. — Только это когда было. Давно уж быльем поросло.

— Вот и хорошо. Место заброшенное, все знают, что там никто не живет. Это и нужно. Будут искать, про него не подумают. Провизии соберем, на неделю-другую хватит. А когда нелюди эти успокоятся, решат, что все ушли и караулить больше некого, можно будет ночью тайком мимо Овражного пробраться, да и прямиком на большую дорогу. Мыслю, нужно в дальние скиты уходить. Вглубь. Не подведи, Кузьма Иваныч, на тебя вся надежда. Сам знаешь, старики да дети в обители остались. Куда им самим в дальние пути подниматься? Пособи.

— Да я-то что. Мое дело маленькое. Было бы на пользу.

На следующее утро Антоний и Аркадий хлопотали возле подводы, рассаживая юных послушников и тех взрослых, кого накануне вечером удалось уговорить покинуть обитель. Таких было немного. Предчувствие чего-то решительного и страшного вместо испуга вселило в сердца отвагу, желание постоять за веру. Вдохновленные примером Исидора, те, кто еще мог бы уйти в леса, избежать опасности, оставались, чтобы встретиться с ней лицом к лицу.

Старец отказался от бегства категорически. Он безвыходно находился в своей келье, не принимал никакой пищи, не переставал плакать и молиться. На все уговоры и напоминания об опасности он отвечал, что заслуживает любой, самой страшной казни, «ибо повинен».

— Из-за меня имя святое хулится, — рыдая, говорил он. — Я расточил, я не уберег, я отдал на поругание. Из-за меня на Церковь Святую восстает тать.

Уверенность старца в неизбежности скорой кончины, его готовность, даже желание принять ее вносила в происходящее трагичную и щемящую ноту. Остающиеся в монастыре прощались с отъезжающими так, будто пришли их последние дни.

Вспоминая, что еще совсем недавно он вот так же рассаживал на телеге детей и укладывал свертки, Антоний едва сдерживал слезы.

— Что ж, кажется все, — заключил он. — Езжай, Кузьма. Бог даст, свидимся. Прощайте, братья, — обратился он к сидевшим в телеге монахам. — Не поминайте лихом.

Сказав это, настоятель поклонился в пояс и широко перекрестил всех, кто сидел в телеге.

Кузьма тронул вожжи, и верная Красавка неторопливо побрела со двора.

Проводив взглядом удалявшуюся телегу, настоятель направился в опустевший монастырь. Следом за ним поспешил верный Аркадий.

— Надо бы припрятать что поценнее, — нагнав Антония, вполголоса проговорил он. — Растащат оголтелые, где потом искать?

— Какие у нас ценности, Аркадий? — невесело усмехнувшись, ответил настоятель.

— Какие-никакие, а все-таки, — настаивал Аркадий. — Евангелие старинное, иконы. Жалко, Целительница исчезла. Так не вовремя! Явится где-нибудь, заграбастают ее нехристи. Хуже нет, если не в те руки попадет.

— Не попадет, — обнадежил Антоний. — А насчет Евангелия это ты дело говоришь. Нужно вообще книги перебрать, укрыть те, что постарше. Да и летопись скрыть не помешает. Незачем им ее читать. Пойдем-ка, займемся делом.

Монахи прошли в небольшую комнату, отведенную под библиотеку, и начали пересматривать церковные книги. Сортируя их и откладывая в сторонку те, которые находили нужным спрятать, они увлеклись занятием и не заметили, как на монастырском дворе появились несколько всадников.

— Так вот оно, значит, где гнездо поповское, — по-хозяйски осматриваясь, громко проговорил Раскатов. — Вот где главный очаг контрреволюции. Ладно. Разберемся. А ну-ка, ребята, волоки сюда всех, кто есть. Я перекличку делать буду.

Он соскочил с лошади и направился к монастырской церкви. Оттуда уже выходили Антоний и Аркадий, заметившие незваных гостей в окно.

— Ага! Вот и первые пташки, — широко улыбнулся Раскатов. — Здорово, отцы! Именем революции я уполномочен провести в вашей богадельне ревизию. Полный обыск и изъятие ценностей. Добровольная сдача казны зачтется.

— У нас нет казны, — ответил Антоний. — Монастырь бедный, живы чем Бог пошлет.

— Ой, батя! Вот это уж ты мне не рассказывай! У вас, попов, всегда кубышка припрятана, уж я-то знаю. Если сразу скажешь где, чтобы нам не трудиться, обещаю смягчить твою участь.

— Ищите. Что найдете, все ваше. А кубышки у нас нет.

Тем временем бойцы спецотряда, обходя кельи, выгоняли на улицу всех, кто еще оставался в монастыре. Среди людей в длинных черных одеяниях, сбившихся в тесную кучку посреди двора, выделялся пожилой монах с длинной, белой как снег бородой. Глаза его были красны от слез, но сейчас он не плакал. Во взгляде, отрешенном и бесстрашном, читалась готовность принять все, что пошлет судьба. Как будто все, что могло совершиться в его жизни, уже совершилось и теперь, что бы ни произошло, уже не имело никакого значения.