Месть и прощение

– Йокен, я должен тебе все объяснить. После того как мне стало плохо, мы не виделись, поскольку ты послал свою жену ухаживать за мной и держать тебя в курсе. Я очень тебе благодарен. Я также понял, что ты так сильно осуждаешь меня, что даже избегаешь встречи.

– Стараюсь уклониться. Я считал, что знал своего отца, оказалось – он совсем не такой.

– Йокен, я не принадлежу к этой неонацистской партии.

– В письме, которое я получил, подтверждается твое членство. Ты платишь им взносы с тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Таким образом я и узнал твою грязную тайну: ты не заплатил последний раз, и генеральный секретарь написал мне, чтобы узнать, не умер ли ты. Представь себе мое потрясение!

– Я осуждаю их. Я не разделяю ни их ностальгию, ни их ожидания. Я ненавижу нацизм, а неонацизм – еще сильнее.

– Ты отрицаешь то, что утверждают они? Твое членство? Твои партийные взносы?

– Нет.

– Так что тогда?

– Это из-за самолета.

Йокен потрясенно переспросил:

– Из-за самолета?

– Моего самолета.

Они помолчали. Йокен изменился в лице. Он еще не понял, но уже появилась надежда, и он цеплялся за нее. Он уже поверил, что вновь обретет отца, которого всегда уважал. Вернер был ошеломлен, он не предполагал, что сын так относится к нему.

– Во время войны я сначала летал на «Мессершмитте Bf110», а потом пересел на «Фокке-Вульф Fw190», одноместный одномоторный истребитель, последнее тогдашнее достижение техники. По официальным данным, он затонул в Балтийском море, а я в последний момент успел выпрыгнуть с парашютом на берег. Но на самом деле самолет не исчез, я…

– Да, папа?

– Я его спрятал.

Как ему оправдать свой поступок? Как описать те чувства, которые он испытывал к куску железа, алюминия и проводов? Его «Фокке-Вульф Fw190» целых три года был его судьбой. Нетрудно представить, как привязан всадник к своей лошади, и очень сложно понять привязанность пилота к своей машине, у которой нет ни эмоций, ни души, ни даже зачатка интеллекта. И все-таки этот металлический короб проявил доблесть по отношению к хозяину, был ранен из-за него, хранил его от пуль. Порывистый, свирепый, преданный, он нес на себе его шрамы. Был ему спутником в часы одиночества, когда тот выполнял свой долг, олицетворял его храбрость, его удачу, был его талисманом.

– В конце войны, когда адмирал Дениц, преемник Гитлера, подписал в Реймсе акт капитуляции Германии, я сражался на фронте против Советов. В начале мая сорок пятого года я понял две вещи: моя страна проиграла, а я остался в живых. В то утро девятого мая я осмотрел свой самолет: победители непременно разрушат все, уничтожат все, что связано с тем, что им пришлось пережить во время войны, особенно русские. Тогда у меня и возник план, я осуществил его за несколько часов. Я смухлевал.

– Ты?

– Я спрятал самолет в лесу, недалеко от Ростока, рядом полем, где мне удалось приземлиться. Я оставил его в большой конюшне и заплатил фермеру, а сам взобрался на скалу в безлюдном диком месте, где не могло быть свидетелей. Там я вытащил парашют, разложил его на траве так, будто воспользовался им, разорвал и поджег одежду, нарочно повредил себе щиколотку и провел ночь под звездами, лежа на спине. Наутро меня нашел какой-то крестьянин, и я рассказал свою байку об инциденте: подбитый в бою с русскими самолет упал в воду, а я выпрыгнул с парашютом и дотянул до берега. В то время не искали обломков на дне, были дела и поважнее.

– Но истребитель не принадлежал тебе.

– Это был мой самолет… Для Германии, для союзников все равно – одним самолетом больше, одним меньше, никто не считал! А мне было не все равно.

Тронутый простодушием отца, Йокен произнес:

– Папа, но какое это имеет отношение к неонацистам?

Вернер вздохнул.

– Шли годы. Каждый месяц я отсылал деньги своему сообщнику-фермеру, вроде как платил за гараж… Увы, однажды он сообщил, что продает свои земли, и я должен приискать другой тайник. Времени было в обрез. И тут в истории появляются неонацисты.

Он отпил минеральной воды, потому что от воспоминаний пересохло горло.

– Я узнал, что эти придурки-реваншисты поклоняются Третьему рейху. Они замахнулись на то, чтобы спасти от забвения гитлеровскую доктрину и символы величия рейха. Некоторые из них коллекционировали оружие. Я связался с неким Мартином Миллером, бывшим эсэсовцем из Бухенвальда, и рассказал про свой самолет.

Он сделал еще глоток.

– Он сразу все понял и пообещал организовать транспортировку втихую. Он уверил меня, что мой самолет уцелеет, его будут холить и лелеять, сделают предметом культа, его регулярно будет обслуживать механик, член их группы. По сути, я не пытался заверить их в преданности, просто они решили, что, судя по всему, я разделяю их мысли. Тогда ради своего самолета и из трусости я позволил им думать так, как им заблагорассудится. Ну а чтобы поучаствовать в расходах, я вступил в партию и платил взносы. Для себя я решил, что это цена за парковку.