Месть Аскольда

— А теперь — пошли-и-и! — Аскольд, ловко угодив ухватом в перекладину, первым отбросил одну из лестниц назад.

Дружинники резво повскакивали и, сопровождаемые визгом штурмовиков лестницы, описывая в воздухе дуги, полетели наземь. Опоздали монгольские стрелки! Когда хватились, было уже поздно.

Первая атака была отбита. Киев ликовал. Но тут, как тараканы из-под печи, начали выползать отовсюду пороки. Однако не зря Аскольд самолично тренировал таранщиков.

— Ну, други, — спустился он к ним, — ваша очередь! Готовьтесь.

Ульян, доселе следовавший за предводителем по пятам, шустро вернулся на стену и, подражая Аскольду, лихо скомандовал:

— А ну, накручивай! Швыряй шибче, кидай дальше!

Первый тяжелый булыжник взвился вверх и, перелетев стену, ахнул прямо в середину порока. Громкий треск известил всех о точном попадании метателя. Стенобитный снаряд был переломлен пополам.

По приказу багатура машины поползли назад. Казалось, штурм был отбит. Но не успели осажденные перевести дух, как воздух сотрясся от грохота тулумбасов и воя труб, перекрываемых многотысячным грозным: «Урачх!» Невесть из каких дебрей выдавливалась на город бескрайняя живая масса, прикрытая щитами. Сверху она казалась железным морем, подступающим к подножию крепости. В работу вступили лучники. Не было возможности даже глазом выглянуть из-за укрытия: настолько плотно и прицельно велась стрельба. Земляной вал вмиг облепила татарва. Штурмовые лестницы вновь окружили крепостную стену. Рослые туркмены, подгоняемые монголами, пошли в атаку.

Защитники разили врага каменьями, лили горячую воду, расстреливали из луков. Не выдержали туркмены, отхлынули назад. Но острые монгольские сабли заставили их вернуться. Сражение не останавливалось ни на мгновение. Начал гнуть иноземец русского воина. Но вездесущ Аскольд! Громкий его призывный крик, и яростная рубка возобновилась с новой силой. Не выдержал противник, в панике попятился. На этом участке удалось восстановить положение. Но вот и с другой позиции послышались тревожные крики, и уже туда устремился неутомимый козелец…

Субудай еще на подходе к Киеву понимал, что орешек сей весьма крепок окажется, поэтому на внезапность особо не надеялся. Остановил выбор на своем излюбленном — беспрерывном, круглосуточном — штурме.

Предвидел такой вариант и умудренный козельским опытом Аскольд, поэтому подготовился заранее: поделил дружину на три части, перемешав меж собой бояр, гридьбу и пасынков.

Стоял град, не сдавался. Новые в битве рождались герои. Но таяли постепенно силы защитников, а у татар, казалось, они были неиссякаемыми. От горящей смолы, забрасываемой ими в город, начались пожары. У киевлян одно уже на уме: помогут ли Михаил или Даниил? На них надежда. Хотя в душе понимали: подмоги ждать нечего. Ведь даже если объединятся, не хватит у них, пожалуй, силы сломить ворога.

Какую уже неделю держится город, но все ближе подбирается враг. Удалось все-таки монголам подтянуть пороки. Закрыли их накатником и начали долбить стены.

Однако дух обороняющихся не сломлен. Подобно Аскольду, вдохновляет их своим примером и митрополит Кирилл. Не только, оказывается, молитвы способен читать батюшка: часто при полном своем церковном облачении мелькает и на крепостных стенах, благословляя и отпуская слова поддержки и ободрения. А главное чудо — стрелы вражеские минуют его! Неуязвим и несгибаем Божий посланник!

Весть о нападении татар на Киев дошла наконец и до Михаила. Воспринял он ее, однако, с меньшей печалью, нежели о падении Чернигова. Но сердце все равно сжало, и он предложил Оберу вместе съездить к королю, дабы выяснить: рассчитывать на его помощь или нет?

А король Андрей их даже не принял. К ходокам вышел самодовольный Само и объявил волю короля: союза не будет.

Оскорбленные, князья возвращались назад молча. Сразу по прибытии Михаил нервно приказал своему дворскому готовиться завтра же покинуть негостеприимную столицу.

— Ты и на меня сердишься? — спросил Обер.

— Прости, — подошел к нему Михаил. — Ты мой товарищ, и этим все сказано. Не могу видеть рожи зазнавшихся Само и… Тьфу!

— Не расстраивайся! Всякое в жизни случается, — успокаивающе опустил он руку на плечо Михаила.

— Вот где болит! — Михаил ударил себя в грудь. — Не дай Бог твоему королю мою боль!..

Князь решил обставить свой отъезд пышно. Пусть видят венгры: не дрожащую руку протягивал он их королю, а лишь скрепа хотел, сцепки их сил воедино. Что ж, будущее рассудит.

Возглавлял кавалькаду всадник на чубаром коне. В руках он гордо держал княжеский стяг: волчья голова, а под ней — скрещенные мечи. Далее следовали несколько рядов рослых дружинников на конях игреневой масти. В середине процессии — сам князь. Корзно его отливает золотом, лицо светится важностью, глаза устремлены вдаль. За ним — дворский и еще несколько шеренг дружинников. Замыкали строй сокольничие, псари, ловчие, тиуны, кощеи и прочая челядь.