Месть Аскольда

И схлестнулся русский народ с тевтонскими завоевателями. Казалось бы, слабый, ограбленный, татарьем битый, ан нет — нашел в себе силы, сломил вышколенных спесивых рыцарей. Многих, очень многих героев породила эта битва. Много имен прославилось и чтится по сей день, но еще больше осталось неизвестных. Одним из них был Петр. Отчаянно рубился князь. Спешил в самую гущу сражения. Увидел вдруг, что какой-то долговязый рыцарь косит, как траву, русских воев направо и налево.

— Эхма! — гикнул Петр, устремляясь к нему. — Берегись!

Показался рыцарь князю смутно знакомым, да разглядывать некогда. Того и гляди, достанет своим длинным мечом. Застыла битва на время: смотрят все, кто — кого. То рыцарь начинает гнуть русича, то он, наоборот, теснит немца. То ли тяжесть доспехов мешает, то ли что другое, но выбивается немец на глазах из сил. Уже не так быстро сверкает в воздухе его острый меч. Все больше промахов допускает он. И отступает, отступает к своему шатру, отстаивая его из последних сил. Не желает, похоже, чтобы руссич проник в святая святых. «Что, интересно, немчура там прячет?» — усмехается мысленно Петр. И вот падает рыцарь с коня, теряет свой шлем. И уж занес было Петр над ним меч, да вдруг застыл: ба, да это же старый знакомый!

— Вяжи гада! — крикнул он своим воям, а сам — к шатру.

Вошел и… глазам не поверил. Сколько он ее искал! Хотел даже замок дядьки ее штурмом брать. А она вот где, красавица, прячется! Прижалась к стене, в глазах испуг пляшет.

— Маргарита! — радостно вскричал Петр.

— Петр! — бросилась к нему на шею дева. — Забери меня, прошу, отсюда!

Подхватил князь свою ненаглядную на руки и вынес из шатра. Но задрожала вдруг Маргарита, увидев Балка. И закричала, указывая перстом в его сторону:

— Он убил Аскольда! Он!

— Это правда?! — вскинулся Петр.

— Да, Петр! Истинная правда!

Так глянул опальный князь на поверженного рыцаря, что тому небо с овчинку показалось и провалиться сквозь землю захотелось. Да не сбылась мечта. Быстрее молнии сверкнул клинок, и упала голова немца к собственным ногам.

А тут и сам Александр подъехал. Видел он издали, как знатно рубился безвестный воин.

— Кто таков? — спросил, лихо спешиваясь.

Петр назвался. Обнял его Александр:

— Молодец, князь! Не забудет Русь твоей храбрости…

«Князем назвал. Значит, слыхал обо мне», — мелькнуло у Петра в голове.

— Люба? — кивнул Александр на Маргариту.

— Да! — ответил Петр смело.

— А ты ей?

— И мне он люб, — взяла Маргарита Петра под руку.

— Что ж, князь Петр, езжай в свою вотчину, готовь свадьбу. Да меня, смотри, не забудь позвать.

— Заранее приглашаем! — поклонились оба в пояс.

Глава 46

По дороге, заросшей травой так, что еле под ней угадывалась, грохоча и поскрипывая, едет телега, запряженная уныло бредущей кобылой. Хорчик с хозяйкой сидят в телеге спиной к солнцу. Пусть косточки прогреет, промерзшие за зиму. Едут молча. Все уж высказано за долгие годы. Да и тихо вокруг. Грешно такую тишину нарушать…

— Слышь, — вынужден был подать голос хозяин, — плачет, что ль, кто-то?

— Нет, кошка мяучит, — прислушавшись, ответила жена.

— Небось не март на дворе, — недовольно буркнул он.

И опять раздался в тишине странный звук.

— Тпр-р-р, — остановил мужик кобылу. — Схожу, пожалуй, гляну…

— И охота тебе тащиться?

Но тот уже слез с телеги и заспешил на звук. Женщина озаботилась: такого тревожно-возбужденного голоса она у своего Пантелеймона никогда раньше не слышала.

— Што там? — крикнула она, подбегая.

— Смотри!

Хозяйка взглянула и обомлела. На земле, лицом вниз, лежала женщина. В спине торчала стрела. Рядом валялся какой-то сверток, который она прикрывала рукой, точно хотела защитить от беды.

— О Господи! — всплеснула руками жена. — Что ж это творится на белом свете?! Она жива?

Муж пожал плечами. Сверток зашевелился, и вновь раздался детский плач.

— Ой! Дак это ж дитя! Пантелеймон, поднимай его скорей с земли!

Пантелеймон склонился и приложил ладонь к щеке женщины.

— Холодная, — испуганно произнес он.

— Выдерни стрелу и переверни несчастную! — скомандовала супруга.

— Татарская, — определил, с опаской вытянув стрелу из тела женщины, Пантелеймон.

Потом перевернул труп, освободив ребенка.

— Ой, какая красивая! — вырвалось у жены.

Пантелеймон бережно поднял младенца и осторожно, точно боясь причинить ему боль, понес к повозке.

— Кричит-то как, бедненький! Ишь, заходится… — причитала жена, семеня следом.

— Жрать хочет, — обернулся муж. — Давай, дуй доить кобылу!

Хозяйка торопливо схватила ковш и кинулась к лошади.

— А я… пойду… — Пантелеймон оглянулся на покойницу, вытаскивая из телеги заступ.

Водрузив лопату на плечо, он приблизился к убитой. Измерив черенком ее рост, сделал отметины на земле и энергично принялся за работу. С помощью топора и пеньки соорудил потом из двух молодых березок крест и вбил его поглубже в землю.

— Царствие тебе небесное, безвинно убиенная раба Божья… — Пантелеймон перекрестился, очистил о траву заступ и вернулся к повозке.

Жинка уже кормила дитя. Ребенок пил молоко жадно, взахлеб, пытаясь даже ухватиться ручонками за ковш.