Месть

Кирстен все эти дни провела в каком-то тумане. Она осознавала происходящее, слышала телефонные звонки и слабую надежду в голосе Лоренса, видела удивление Джейн от количества писем, приходивших после публикации статьи Кемпбела. Она улавливала сдержанный оптимизм адвокатов, понимала, что Лоренс не желает разговаривать с Теей и отвечать на звонки Пиппы, решившей во что бы то ни стало выиграть процесс. До Кирстен доносились с улицы мрачные предсказания пьяной Руби, и ей казалось, будто дом находится в эпицентре урагана. Однако все это было для Кирстен каким-то нереальным, словно она наблюдала за происходящим со стороны.

Лоренс, Джейн, Кемпбел, даже адвокаты в один голос заверяли ее, что худшее позади. После публикации статьи Диллис Фишер прошла уже неделя, но на отправленные ей повестки о вызове в суд ответа не последовало. Кемпбел не знал, где Диллис, адвокатам не удалось ничего выяснить у полиции, и все, кроме Кирстен, полагали, что Диллис не может подтвердить свои обвинения. Кирстен очень хотелось бы поверить, что Диллис оставила ее в покое, но по мере приближения дня, когда должно было слушаться дело об опекунстве, молчание стало казаться ей таким зловещим, что она не находила себе места от страха.

Пока ей удавалось скрывать от Лоренса приступы рвоты. Она запиралась в ванной, включала краны и склонялась над туалетом. После приступов она была в полном изнеможении и едва находила силы поднять голову. Кирстен боялась даже плакать. Глаза у нее резало от недосыпания, лицо побледнело. У нее бывали приступы головокружения, и однажды она упала, почти потеряв сознание.

В то утро, несмотря на ее сопротивление, Лоренс вызвал врача. Джейн ушла в аптеку купить снотворное, которое прописали Кирстен. Но Кирстен знала, что не будет его принимать, ибо утаила от врача самое главное. Иначе он никогда не прописал бы ей тазепам.

Сейчас, когда она спускалась по лестнице, ее волосы блестели, в глазах появилось лихорадочное оживление, а на бледном лице играл румянец. Лоренс, взглянув на нее, почувствовал, как у него перехватило дыхание — Кирстен казалась такой прекрасной и такой хрупкой.

— Я люблю тебя, — шепнула она.

— Я тоже люблю тебя, — тут же откликнулся он, привлекая ее к себе. За последние дни она заметно похудела, словно таяла у него на глазах.

— Кирсти, прошу тебя, не замыкайся, — сказал он. — Скажи, что тебя тревожит.

Кирстен улыбнулась.

— Я думаю только о том, как много ты для меня значишь, Лоренс.

— Так почему ты так печальна? Мы вместе, мы сохраним Тома, мы прорвемся…

— Я знаю. — Ей так хотелось сказать ему о своей беременности, увидеть, как вспыхнут от радости его прекрасные синие глаза, но она не могла этого сделать. Скоро, очень скоро он будет вынужден покинуть ее. Ему придется поступить так, как лучше для Тома, и она не могла удерживать его, сказав ему о ребенке, ибо знала теперь, что ему и без того будет очень трудно уйти. Из-за всего этого она старалась не думать о беременности. Что ждет ее впереди? Где она окажется? Что станется с ними? Эти вопросы были слишком мучительными. Она понимала, что ведет себя так, будто в чем-то виновата, но не верила в торжество справедливости. В отличие от всех других, она слишком хорошо понимала, что такое Диллис Фишер. Кирстен ждала чего-то ужасного, а так как Диллис продолжала молчать, страх овладевал ею все больше и больше.

Однако в объятиях Лоренса она чувствовала прилив жизненных сил. Пока они счастливы, им не следует думать о будущем — пока! Кирстен было невыносимо видеть, как Лоренс страдает, но изо всех сил старается вселить в нее надежду.

— Не посмотреть ли, о чем нам пишут? — улыбаясь, предложила она. — Ты еще не читал ни одного письма?

— Кажется, прочел парочку.

Кирстен рассмеялась. Лоренс без разрешения вскрывал ее корреспонденцию и очень походил на Тома, когда чувствовал за собой вину.

Они перешли в кабинет. Лоренс уселся в большое кожаное кресло, а Кирстен примостилась у его ног, приготовившись разобрать сотни писем, пришедших на ее имя.

В окна барабанил дождь, слышались торопливые шаги прохожих по мокрой мостовой, с шуршанием проносились машины. В камине потрескивали дрова, а с фотографии на каминной полке им улыбался Пол.

Кирстен глубоко тронуло содержание писем. Женщины из всех уголков страны, прочитав статью Дэрмота, выражали ей сочувствие и понимание. Некоторые рассказывали о собственных проблемах, о том, как преодолев их, обрели счастье. Многие давали советы, предлагали помощь и даже дружбу. Некоторые писали, что никогда не верили сплетням, распускаемым о ней газетчиками. Несколько пожилых мужчин писали, что женились на молодых женщинах и обрели счастье. Кирстен понимала, они гордились тем, что поступили так же, как Пол Фишер. Кирстен казалось, что они убеждают ее верить в будущее, в то, что все закончится хорошо, и она, отложив письма, задумывалась, хватит ли у нее смелости надеяться на это.