Мессия очищает диск

Обычно люди, избитые до такой степени, пребывают без сознания и могут лишь негромко стонать в забытьи; будучи же в сознании, они ругаются или, по крайней мере, говорят что-нибудь вполне осознанное.

Однако в данном случае уцелевший глаз Первого Сына Вэня был закрыт (о пострадавшем левом и говорить нечего!); юноша, несомненно, был в беспамятстве — однако, кроме вполне понятных стонов, с губ его время от времени срывались обрывки фраз, более всего похожих на бред. Один раз Вэнь даже попытался запеть — и в душу выездного следователя закралось нехорошее подозрение.

Судья Бао поспешно наклонился к самому лицу сына и принюхался к его дыханию.

Так и есть!

Этот запах был хорошо знаком выездному следователю, и спутать его с чем бы то ни было он не мог. Это был запах опиума! И Первый Сын Вэнь сейчас явно находился под воздействием изрядного количества этой отравы!

Сомнительно, чтобы злоумышленники, избившие несчастного Вэня, заставили его предварительно накуриться дурманного зелья!

«Вот этого мне только и не хватало для полного счастья! — в сердцах подумал сянъигун. — Мой наследник — курильщик опиума! Дожил…»

— Несите Первого Сына в дом, — приказал судья садовнику и двум подошедшим слугам. — И, смотрите, осторожнее! Сами видите, в чём душа держится… Кстати, а кто Вэня сюда доставил? — вдруг спохватился он.

— Какой-то незнакомец. — Младшая сестра судьи всё ещё стояла рядом, комкая платок, словно не в силах сдвинуться с места. — Видать, добрый человек. Вы, старший братец, только подумайте: принёс наследника Вэня, уложил посреди двора, молча поклонился и ушёл. Даже благодарности не захотел выслушать. Разве что улыбался как-то странно, уходя…

— Этот добрый человек не объяснил, что случилось?

— Нет, старший братец. — Сестра по-прежнему смотрела в землю. — Он вообще всё время молчал. По-моему…

И сама умолкла, словно заразившись от неведомого доброго человека.

— Договаривай! — забывшись, рявкнул на неё Бао.

И мгновенно устыдился своего порыва.

Сестра-то при чём? Тихая, безответная женщина… овдовела пять лет назад, до сих пор в белом ходит, в трауре; свахи замуж выдать пытались, достойную партию сулили — не пошла… орать-то зачем?

— …По-моему, тот добрый человек тоже недавно курил опиум. Глаза у него были такие… безумные. И будто дымный туман на самом дне. Ещё улыбался он — мне прямо страшно стало! Как неживой.

— А ну-ка, сестрица, опиши мне поподробнее этого доброхота. — Смутное волнение начало овладевать судьёй.

— Коротышка, с меня росточком, но крепкий, жилистый; безрукавка на нём ещё была рваная, широкие штаны, пояс из кожи… борода, помню, редкая, словно выщипанная; да, голова у него всё на плечо клонилась, словно с шеей что-то не так!.. И на поясе топорик болтался. А что, старший братец? Он — преступник? В розыске?

— Может быть, — задумчиво проговорил выездной следователь. — Всё может быть. Если ещё раз увидишь его — не вздумай подходить и мне обязательно сообщи!

Резко повернувшись, судья пошёл в дом.

— Тоже ещё — подходить! — фыркнула ему вслед сестра, но беззлобно, скорее копируя манеру старшей жены. — Ума покамест не лишилась! Небось и впрямь — разбойник! Даром, что ли, топор на поясе висел? С кем же это Вэнь связался? Может, коротышка его и избил?!

Это предположение отнюдь не показалось судье, расслышавшему сказанное сестрой, невероятным. Особенно если учесть, что описание таинственного незнакомца весьма напомнило выездному следователю человека, которого он однажды уже видел: главаря шайки в рваной безрукавке и с безумными глазами, готового разрубить судье Бао голову своей секиркой.

Правда, тот крепыш с топором был мёртв. Судья собственными глазами видел, как преподобный Бань свернул ему шею.

Но тут доблестного сянъигуна прошиб пот — ему пришли на ум слова сестры: «…и голову как-то странно держал, всё она у него на плечо клонилась, словно с шеей что-то не так…»

Судья вытер лоб, глубоко вздохнул, припомнил ещё кое-что из того, что довелось ему видеть в последние месяцы; и понял: смерть крепыша в данном случае — обстоятельство несущественное…

Вроде муравьиного следа.

Старшую жену судья Бао застал у постели сына. С трудом сдерживая рыдания, та прикладывала травяную примочку к пострадавшей половине лица Вэня.

Первый Сын так и не пришёл в себя, но лежал смирно, даже не стонал, только изредка улыбался кривой страшной ухмылкой и пытался поднять руки.

— Давно наш сын пристрастился к опиуму? — негромко осведомился судья.

Женщина вздрогнула, испуганно вжала голову в плечи:

— По-моему, уже больше месяца. Но я не уверена.

— Это началось после моего отъезда? Или до?

Молчаливый кивок.

Судья не стал переспрашивать. Понял — до.

Скрывали…

— Почему? В чём причина?! Отвечай!

— В прошлый раз он долго бредил, о мой господин… и я кое-что разобрала. Первый Сын никак не может забыть ту девушку, с красным платком.

— Бесовку?!

— Да, мой господин. Вэнь помнит её такой, какой увидел впервые. А тот жуткий труп, что мы гнали персиковой метлой… Первый Сын, кажется, так и не поверил до конца, что это была она же! По-моему, он даже пытался искать её, расспрашивал на улицах и базарах…