Мессия

Для переправки на континент почти сорока тысяч человек, регенту потребовалось почти три месяца и все четыре бывших в его распоряжении винджаммера (в прошлом году Ле Брюн отбыл в Европу на флагмане Ричарда, оставив свой флот в распоряжении регента Нью Йорка), для чего пришлось снять их с линий связи с остальными колониями, что чуть не привело к трагедии в Панаме, куда как раз в этот момент вторглись какие-то особо злобные дикари с юга. Хотя, это ещё как посмотреть. В Панаме всё происходило настолько быстро, что никакой помощи им послать всё равно бы не успели, однако этот случай был частным, и всё могло сложиться совсем по-другому, о чём Ле Брюн и сообщил барону – «Новые территории – это хорошо, но ваше счастье, что не потеряли людей.» «Всё равно бы не успели доставить подкрепление? А экипаж винджаммера с двадцатью четырьмя пушками – это по-вашему не подкрепление?» «Благодарите Господа и графа Роджера Каррагера, что всё хорошо закончилось, Милорд.»

Закончилось и правда всё хорошо. Форт и пустые склады в устье реки Колорадо, на Тихоокеанском побережья, нападавшие захватили и сожгли, но дежурный гарнизон отступить сумел, благо, имел в наличии хоть и плохоньких, но лошадей и мушкеты, из которых они успели дать два залпа картечью. Злобных дикарей это притормозило, но их было около пары тысяч, а в гарнизоне всего шесть человек, поэтому пришлось отступать галопом, хорошо хоть успели выпустить почтовых голубей в столицу колонии и красную ракету, предупредившую об опасности окрестных земледельцев и скотоводов. Регент Панамы, граф Триеста, Роджер Каррагер встретил спасающийся бегством (или быстро отступающий гарнизон?) уже на марше, во главе срочно мобилизованного отряда из шестидесяти конных европейский колонистов-крестьян, двоих рыцарей Святого престола, четырёх полевых пушек и сотни добровольцев-аборигенов, которые про существование злобных дикарей, оказывается, отлично знали. Такие набеги с южных гор случались примерно раз в десятилетие, и многим из нынешних добровольцев с горцами-дикарями[80] уже доводилось сталкиваться. Расспросив караул сожжённого форта, граф Рождер приказал готовить засаду возле южного берега озера[81], которое защищало его правый фланг, на дороге устроил баррикаду с двумя пушками и аборигенами для массовки, на левом фланге, на скорую руку сделал засеку, где посадил два десятка мушкетёров, а тридцать конных отправил по дуге в тыл агрессорам, дабы ни одна сволочь не смогла сбежать и предупредить своё дикарское начальство в горах.

Захватчики подошли к позициям к полудню следующего дня. Два залпа караульного гарнизона хоть и проредили их незначительно, из почти двух тысячного отряды удалось выбить едва человек сорок, но прыти им поубавили изрядно. Не будь горные дикари такими отморозками, они бы и вовсе дальше не пошли, всё-таки первая встреча с огнестрельным оружием и кавалерией должна была остудить их свирепую и бессмысленную воинственность, но…

Но капризная девка Удача в этот момент от отморозков-горцев, очевидно, отвернулась. Во-первых, они мало что успели рассмотреть и понять, во-вторых, их было много, а странных четвероногих и двухголовых существ очень мало, к тому же они позорно бежали, не приняв боя, а в-третьих, злобных дикарей вёл в бой сам Сапа Инка[82], Манко Капак, сын бога Солнца Инти и богини Луны Килья, непобедимого, легендарного, и всё такое величественное и пафосное, очень вредное на войне.

Единственное, до чего додумался «сын бога Солнца и богини Луны» – это передовой дозор, который, обнаружив на дороге баррикаду с защитниками из панамских аборигенов, доложил об этом командующему, а тот отдал приказ об атаке. И началась натуральная бойня. Четыре пушки, хоть и малокалиберные, пять мушкетов – самого Сэра Роджера, его оруженосца и троих пажей, плюс почти сотня арбалетов аборигенского добровольческого отряда, горцев-захватчиков остановили, а потом, по уже неподвижным мишеням, ударили пулями из засады на левом фланге обороны. Каждая, попавшая в толпу, с пятисотфутовой дистанции, пуля Майера забирала жизни двоих бездоспешных дикарей, а доспехами назвать то, что на них было надето, язык не поворачивался. Это скорее были украшения, причём не из бронзы, а из гораздо более мягкого, хоть и красивого на вид, сплава золота с медью[83].