Мессия

Но города были редки; большею частью попадались бедные селенья с лачугами из сушеного нильского ила. Однообразно, тихо и просто тянулись по обоим берегам две полосы, желтая — мертвых песков, и черная — плодородной земли: Чернозем — Кемэт — было название самого Египта. Чернота нильского ила, влажно-блестящая, как живой «Изидин зрачок», и желтизна пустыни — жизнь и смерть рядом, в вечном союзе, в вечной тихости.

Была зима — сев. Люди пахали, двоили, боронили, сеяли. Медленно влачились волы, взрывая плугами жирные борозды. Кое-где зеленели уже первые всходы ярко-весеннею зеленью. И далеко разносилась, в молчаньи полей, заунывная песня пахаря.

Мутно-белые воды Нила то быстро текли, стесненные стенами скал, то расширялись, как тихие воды пруда, в плавни и заводи с непроходимыми чащами папирусов и зелеными коврами плавучих лотосных листьев; только вылезавшие на берег гиппопотамы да спускавшиеся к водопою львы и леопарды прорезали узкими тропами эти чащи.

Длинноногий ибис шагал по влажному илу, мерил землю, как мудрый бог Тот, Землемер. Крокодилы на песчаных косах валялись осклизлыми бревнами, и птица бэну, род цапли, расхаживая по спинам их, клевала с них водяных блох или, бесстрашно засунув голову в открытую пасть чудовища, чистила ему зубы.

Когда же падали сумерки, долго еще в вышине пламенела красно-желтая охра скал и чернели на багровом закате девиче-стройные облики пальм и угольно-черные конусы житниц.

Тихи были и ночи, как дни; только лающим воем выли шакалы в пустыне да бычьим ревом ревели на почти ослепительно-яркий месяц, ночное солнце, гиппопотамы в папирусных чащах.

А утром солнце дневное всходило, опять лучезарное. И так же однообразно тянулись вдоль берегов две полосы — желтая и черная; так же медленно влачились волы, взрывая плугами борозды; также заунывно, в молчании полей, разносилась песня пахаря.

И тихо-тихо, всё, как в лице того бога, чье имя «Тихое Сердце».

Вечером на пятый день, миновав скалистое ущелье, как бы крепостные, тесные и темные ворота, корабль вошел вдруг на залитый солнцем простор. Одни ворота — на юге, другие — на севере, а между ними — отовсюду огражденная зубчатыми, тоже как бы крепостными, стенами гор великая равнина, разделенная Нилом надвое: заливные луга до аметистово-розовых, в вечернем свете таявших, Ливийских гор — на западе, а на востоке — полукруг каменисто-песчаной пустыни, отлого подымавшейся к выжженным скалам Аравийских гор. Здесь, между рекой и пустыней, тянулась длинной, узкой полоской зелень пальмовых рощ и садов. В ней, как игральные кости, рассыпались белые домики, и над ними возвышался, тоже весь белый, исполинский храм.

«Город Солнца! Город Солнца!» — тотчас же узнала Дио и подумала с радостным ужасом: «Он здесь!»

И опять, как тогда, над мертвым телом Пентаура, в слове «он» был для нее смысл двойной: он — царь, и Он — Сын.

Вторая часть Кто он?

I

«Я, Ахенатон Уаэнра, Радость-Солнца, Сын-Солнца-Единственный, так говорю: здесь построю город, во имя Атона, отца моего, ибо никто, как он, привел меня в Ахетатон, удел свой вечный; никто из людей не сказал мне: „Построй здесь город“, — но это сказал мне Отец мой небесный. Ни богу, ни богине, ни царю, ни царице не принадлежит эта земля, но единому Атону, отцу моему. Да процветет же град божий, как солнце цветет в небесах. Вот подымаю руку мою и клянусь: не переступит нога моя за рубеж удела сего, его же оградил Атон горами своими, и возжелал, и возлюбил на веки веков».

Надпись эта была вырублена в круче скал, к северу, югу, востоку и западу от города, на четырнадцати плитах — пограничных камнях, обозначавших Атонов удел, царство божье на земле. Их было четырнадцать, по числу частей растерзанного тела Озирисова, Великой Жертвы, ибо сам царь Ахенатон был второй Озирис.

В четвертый год царствования покинул он древнюю столицу Египта, Нут-Амон, Фивы, и основал новую.

Город строился с такою поспешностью, что едва возведенные зданья уже давали трещины; их кое-как замазывали глиною и продолжали строить. Опытные зодчие, помня мудрость отцов: «наспех — на смех», — только качали головами. Царская казна истощалась; тратились несметные сокровища из ограбленных Амоновых храмов; со всех концов Египта сгонялись десятки тысяч работников; строили даже по ночам, при свете факелов. И чудо совершилось: в десять лет вырос новый город в пустыне: так розовый лотос, некхэб, расцветая за ночь, выходит из-под воды утром; так волшебное марево встает над мреющим зноем песков; но отхлынет вода — лотос увянет; ветер дохнет — рассеется марево.

Дио приехала в Ахетатон за пять дней до великого праздника — двенадцатилетней годовщины с основания города, совпадавшей с днем рождества Атонова, зимним солнцеворотом, когда воскресает — рождается «малое солнце», бог-младенец, Озирис-Соккарис. В первый раз она должна была плясать перед царем на этом празднике.