Мессианское наследие

В 1968 г. Габриэль Гарсия Маркес опубликовал свой знаменитый роман «Сто лет одиночества». После перевода книги на английский она немедленно была признана «мировой классикой», одним из «истинно великих» романов XX в., принятых академическими кругами, где она породила целую «индустрию диссертаций», посвященных ей. Однако вплоть до того дня, когда автор «Ста лет одиночества» в 1982 г. получил Нобелевскую премию за свой шедевр, сам он и его книга оставались малоизвестными для так называемого «массового читателя». Но и само присуждение Маркесу Нобелевской премии, увы, мало что изменило. Многие читатели на Западе, в поисках смысла бытия или самопознания с готовностью проглатывающие тысячи страниц писаний Гурджиева или Рудольфа Штайнера и тому подобные спекуляции на западном менталитете, откладывают Маркеса в сторону как «слишком трудное» чтение. Зато в самой Латинской Америке «Сто лет одиночества» читают и перечитывают люди любого уровня культуры и образования, живущие в Каракасе, Сантьяго или Мехико. По тиражам продаж эта книга сопоставима только с Библией. Ее цитируют и обсуждают в барах и бассейнах и прямо на улице. Эпизоды из нее пересказываются как всем известные реальные коллизии. Люди в этих странах знакомы с ней так же хорошо, как жители Великобритании или Штатов с событиями, происходящими в очередных продолжениях «Династии» или «Далласа».

Понятно, что о книге больше и охотнее будут говорить те, чью жизнь и мир она описывает. Но одно это никак не объясняет того, почему английские и американские читатели находят «Сто лет одиночества» «трудным чтением». Или почему, хотя бы ради сравнения, читатели в этих странах не цитируют «Даллас» или «Династию»? Почему ни одно произведение во всей английской или американской литературе, все равно — классической или современной, не пользуется популярностью, сравнимой со «Ста годами одиночества»? Во время одной из лекций мы воспользовались возможностью задать эти вопросы гостю из Латинской Америки. Его ответ был весьма показательным. «Потому что мы изучаемсвою литературу, — с гордостью отвечал гость. — Мы изучаем ее точно так же, как жители Европы несколько веков тому назад изучали лютеровский перевод Библии. Притом мы изучаем ее не как академический труд, а как руководство к жизни и осмыслению мира. Такие книги помогают нам глубже постичь смысл существования современного мира и нашей собственной жизни. Мы обращаемся к ним в поисках смысла бытия точно так же, как люди обращаются к Библии».

То уважение, которым пользуется серьезная литература в Латинской Америке, отражает статус, которым пользуются ее творцы и создатели. Латиноамериканские писатели всегда имели большое влияние на политику своих стран. Так, знаменитый чилийский поэт Пабло Неруда, лауреат Нобелевской премии, был близким личным другом и советником президента Сальвадора Альенде. Мексиканский прозаик и романист Карлос Фуэнтес служил на посту посла своей страны во Франции. Сержио Рамирес, нынешний вице-президент Никарагуа, также является известным романистом. А в Перу прозаик Марио Варгас Льоса выдвигался на пост президента.

Лучшее, что может предложить в ответ правительство Великобритании, — это Джеффри Арчер. Что же касается США и президента Рональда Рейгана, то его имя вспоминается вместе с героем боевика «Рэмбо». Вместе, но — вслед за ним.

АРХЕТИПИЧЕСКИЙ АСПЕКТ МОНАРХИИ

Взгляды Юнга и искусство — это сферы, в которых реализуется традиционная религиозная функция поиска, обретения и, возможно, создания смысла бытия. Однако в то же самое время и взгляды Юнга, и искусство были и остаются достаточно ограниченными сферами интереса и творческой деятельности. В силу целого ряда причин, слишком сложных и многогранных, чтобы подробно останавливаться на них в нашей книге, ни одна из этих сфер не способна реально повлиять на жизнь широких масс, равно как и создать нечто вроде такого всеобъемлющего «зонтика» для общества в целом, которым является религия.

Но существуют ли другие позитивные принципы, пользующиеся авторитетом и способные эффективно работать в современной культуре? Существуют ли в наши дни сложившиеся — то есть «готовые» к работе — институты, которые, по природе своей восходя к архетипам, способны воздействовать на массовое сознание и, таким образом, быть средоточием исканий смысла бытия? Таким институтом в целом ряде аспектов может считаться религия.