Месопотамия

Двадцать лет назад он не носил этой бороды. И морщин у него было куда меньше. Хотя руки были такие же – тёмные от работы, с краской под ногтями, с порезанными ладонями, со вздутыми от напряжения венами. Так, будто он рисовал пальцами. Да и во всём остальном он почти не изменился – всегда джинсы, даже на открытиях и официальных встречах, всегда кроссовки, всегда стоял у тебя за спиной, будто говоря: можешь оступиться, я подстрахую. Двадцать лет назад он был молодым и агрессивным, никого не боялся, никого ни о чём не просил. Он и теперь, похоже, никого не боялся. Но и его теперь тоже никто не боялся. А тогда, двадцать лет назад, он заставлял с собой считаться, нельзя было просто так его обойти. С восьмидесятых он вёл детскую студию, в подвале, в центре. Учил детей рисовать. В девяностых пошли финансовые проблемы, но дети так же хотели рисовать, поэтому он и дальше их учил. В конце девяностых студию всё же прикрыли. С этого времени, более десяти лет, он был безработным и чувствовал себя, кажется, прекрасно. Его знали все. У него была куча друзей. С ним дружили даже милиционеры. У него было много любовниц. Я лично знал некоторых из них. Они приносили ему в мастерскую еду и чистую одежду, они чистили его кроссовки, они плакались друг дружке, когда он, никого не предупредив, исчезал из города. У него был сын от первого брака, занимался бизнесом, нормально выглядел, отца любил. Выставок он не проводил, но у всех дома были его работы. Последние годы строил себе этот дом. Выкупил у кого-то сад и среди деревьев стал вылепливать своё гнездо. Сын помогал, предлагал построить нормальный дом, был готов за всё заплатить, но он отказывался, говорил, что сделает всё сам. Кто-то ему всё-таки помогал, иногда сын приезжал на выходные и носил кирпичи, отключив мобильный, чтобы не отвлекали. Он не спешил, похоже, ему нравилось само строительство, сам процесс. В прошлом году сын таки привёз бригаду рабочих, и те за месяц всё закончили. Весной он переехал сюда жить. Вернее умирать.

– Лука! – крикнула она и кинулась к нему.

Он засмеялся в ответ, она повисла у него на шее, я подошёл следом. Он опустил её на землю, обнял меня.

– Вы первые, – сказал, смеясь. – Надеюсь, не последние.

Мы и в самом деле были не последними. Улицей подкатил на своём джипе сын. С целым багажником еды. Привёз Луке маленький, какой-то детский магнитофон, выложил к нему кучу батареек, чтобы старик слушал любимую музыку там, куда его занесут обстоятельства. Скажем, в больнице. Привёз с собой также двоих приятелей Луки – подслеповатого Зураба, с которым Лука какое-то время жил в одной коммуналке на Революции, и высокого худого дядь Сашу, который делал Луке в своё время, в далёких восьмидесятых, заказы на оформительские работы для ресторанов и столовок. Зураб, кажется, не совсем понимал, куда его привезли, но с Лукой здоровался уважительно, долго и крепко жал ему руку, хлопал по плечу, даже пустил из своего полуслепого глаза скупую слезу. Напротив, дядь Саша, сухой, по-армейски постриженный, со своей неизменной поседевшей полосочкой усов, в своём традиционном чёрном пиджаке трубочиста, всё прекрасно понимал, скрывал, как мог, свое сочувствие, обнимал Луку, обнимал Зураба, громко говорил, не замолкал ни на минуту, даже сын Луки не выдержал, хорошо, сказал, вы общайтесь, я буду на стол накрывать. И стал носить упаковки с едой под яблони, где уже стоял, застеленный той же серой обёрточной бумагой, большой пустой стол.

– Я помогу, – сказала она и взялась за работу.

– Пусть готовят, – согласился Лука, – не надо им мешать. Покажу вам яблони.

Зураб с дядь Сашей пошли вперёд, я последовал за ними, Лука чуть придержал меня за локоть.

– Что у вас? – спросил тихо, кивнув головой в сторону стола, где она как раз расставляла посуду.

– Не знаю пока, – ответил я.

– Она беременна?

– А ты откуда знаешь? – удивился я.

– Заметно, – объяснил Лука. – Беременные женщины спокойны и сосредоточены на себе. Она такой никогда не была. И что ты думаешь?

– Ничего не думаю, – сознался я.

– Это что – не твой ребёнок?

– Скорее всего.

– А чей?

– Не знаю.

– А она знает?

– Не уверен, – предположил я.

– Не бросай её, – посоветовал Лука. – Бросишь – будешь потом жалеть. Попробуй её удержать. Оно того стоит. Ну, пойдём.

Среди травы лежали тёплые яблоки. Некоторые Лука подбирал, держал в руках, клал обратно в траву.