Месопотамия

Вдовы, думал Фима, вдовы – эти наверняка. Вдовам туда прямая дорога, там их ждут с распростёртыми объятьями. Вдовы – наилучшие любовницы. Самые выносливые. Самые неспокойные. Его первой женщиной была вдова. Знакомая родителей. Кандидат наук. Большинство знакомых его родителей были кандидатами наук. В детстве Фима был уверен, что кандидаты наук составляют большинство населения этого города. А доценты составляют его меньшинство. Хотя доцентов среди их знакомых тоже хватало. У них была солидная семья, Фима рос в порядочном окружении. В принципе, имея такое число знакомых кандидатов, трудно было переспать в первый раз с кем-то другим. Вдова сама проявила инициативу, предложила дружбу, обещала протекцию при поступлении, давала консультации. Одна из консультаций у неё дома завершилась быстрым сексом. Фима не сопротивлялся. Пусть будет кандидат – подумал. Потом она на самом деле помогла при поступлении, хотя между ними больше ничего не было. Надеюсь, ей не понравилось, – думал Фима. Но со вдовами после этого вёл себя осторожно. Со вдовами никогда не знаешь, как получится, – размышлял он, покуривая на балконе и разглядывая золотые огни в старых домах за рекой. Со вдовами он стал осторожен настолько, что, даже начав собственное дело, старался брать на работу только замужних. Желательно среднего возраста. Желательно с золотыми зубами. Это дисциплинировало.

Ночью он написал ей сообщение. Типа того, что когда над улицами в липком воздухе носятся демоны и дым на кухнях сгущается, пахнет маком и шоколадом, он, как старый потрёпанный пират, всматривается в сиреневой ночи в огни её дома и чувствует своим острым крысиным нюхом, как нежно пахнет её кожа, чувствует, как она легко проваливается в свои сновидения, будто в хрупкий и невесомый рождественский снег, и пока кристаллы льда запекаются на её губах, он несёт свою вахту, охраняя её покой и разгоняя демонов своими кубинскими сигаретами. Перечитал, подумал, что про мак – лишнее. Решил сообщение удалить. Нажал на что-то не то, эсэмэс таки оправилось ей. Стоял и со страхом ждал: ответит или нет. Где-то в четыре утра, когда последние демоны растаяли в предрассветных сумерках, телефон сел.

Она перезвонила сама, после обеда.

– А что ты там про шоколад писал? – понтересовалась.

Фима начал оправдываться, сочинять путаную таинственную историю про события минувшей ночи, про подозрительных знакомых и их семейные проблемы, про поздние звонки и ночные истерики, про бесполезные попытки всех успокоить и примирить, про вызовы такси и поездки через ночной город, про открытые угрозы и торжественные заверения. Шоколаду в этой истории места откровенно не было, он совсем запутался и просто предложил встретиться.

У грузин, куда они пришли, она поздоровалась с официантом, тот узнал её, весело отозвался, важно кивнул Фиме. Сразу начал что-то советовать, от чего-то отговаривать. Фима специально оделся неофициально, то есть в летнюю сорочку и светлые брюки, и без галстука чувствовал себя неуверенно – как пёс, которого впервые на ночь спустили с цепи. Больше всего ему хотелось назад – на цепь. Откуда он её знает? – думал, подозрительно посматривая на официанта. Это как-то связано с прошлым? Сколько мужчин осталось в этом её прошлом? Она что, со всеми ними будет здороваться? Фима нервничал и как-то неожиданно для самого себя напился. Олю это обрадовало, молодец, говорила, пей, тебе так лучше. Он пил, но бдительности не терял, главное, повторял себе, не проговориться – не дать ей понять, главное – без намёков. Сначала заговорил про работу, назвал заказчиков продажными суками, прикусил язык, перешёл на политику, рассказал историю про депутатов от партии власти, которые пользуются услугами мальчиков по вызову, снова оборвал себя на полуслове, вспомнил криминальную хронику, случай с закрытой сауной, в которой накрыли священников, но тут даже она попросила его замолчать. В конце концов перешёл на новости спорта. Посмотрел на официанта, сказал, что тот, очевидно, бывший боксёр – такой у него кривой нос. Так и есть, – подтвердила Оля, – он боксёр. А откуда ты его знаешь? – не утерпел-таки Фима. Будь что будет, плыл он по алкогольному туману, но я должен это знать. Ну как откуда? – ответила Оля. – Он к нам в бар ходит. За Манчестер болеет. Странно, правда? Он приходит ко мне, я прихожу к нему. Такое впечатление, что вся публика ресторанов – это официанты из других заведений. Тебе нравятся официанты?

– Официантки, – ответил Фима торопливо. – Официантки нравятся.

– О, – подхватила Оля, – мне тоже официантки нравятся. У меня была когда-то одна официантка. Звали её Кирой, она жила на Тракторном, занималась йогой, могла долго не дышать. Долго-долго. Ты уже думаешь: всё, пора вызывать скорую, вставать, одеваться, бежать за милицией. И тут она выдыхает. Я тогда чувствовала грусть и пустоту, мне было восемнадцать, и жизнь казалась мне невыносимой. Как раз в то время я с ней и познакомилась Хочешь, тебя познакомлю?

– Хочу, – пьяно закивал головой Фима, – очень хочу.

– Познакомлю, – пообещала Олля. – Прямо теперь, хочешь?