Месяц в деревне

Комедию «Студент» Тургенев писал, как обозначено на титульном листе чернового автографа, в Париже, в 1848–1850 гг. Самое раннее из дошедших до нас упоминаний о новой комедии сохранилось в его письме к А. А. Краевскому от 2 (14) апреля 1849 г. Перечисляя начатые им работы, Тургенев отмечал: «„Студент“ – комедия в 5-ти действиях (первое действие кончено. Над этой вещью я намерен трудиться весь этот год)».

В первой редакции комедии полностью определились все действующие лица и сюжет будущего «Месяца в деревне». Больше того, именно в этой редакции, в отличие от последующих, в особенности от журнальной, идейные и психологические задачи, которые ставил перед собой автор, осуществлены наиболее полно. В любовной коллизии как бы проверяется жизненность и сила трех социальных характеров: во-первых, дворянского либерала-интеллигента, носителя тонкой эмоциональной и духовной культуры; во-вторых, «положительного», делового человека – помещика-хозяина и, наконец, студента-разночинца, вдохновленного идеями Белинского. В комедии художественно воплощены характерные для Тургенева уже с конца 40-х годов раздумья о «лишнем человеке», его психологии и социальной природе, о новом общественном явлении – разночинце-демократе, о судьбах русской женщины, об отношении человека к природе (ср., например, «Дневник лишнего человека», «Переписку» и др.).

По свидетельству современников, некоторые ситуации и образы «Месяца в деревне» носят автобиографический характер. М. Г. Савина вспоминала: «…Наталья Петровна существовала и в действительности. Теперь я забыла ее фамилию, но в Спасском Тургенев показывал мне даже портрет ее. И прибавил при этом: А Ракитин это я. Я всегда в своих романах неудачным любовником изображаю себя» (Т и Савина, с. 77). В литературе о тургеневской драматургии было высказано мнение, что «в Ракитине – несомненные отражения самого Тургенева, а время работы над „Месяцем в деревне“ – один из напряженных моментов романа Тургенева и Полины Виардо, с мужем которой у него были отношения, близкие отношениям Ракитина и Ислаева»{13}. Вероятна автобиографическая основа ряда высказываний Ракитина (см. наст. том. с. 642). Однако эту автобиографичность не следует преувеличивать. Характер Ракитина имеет типическое значение. Не события личной жизни писателя определили основной драматический конфликт и большинство сюжетных ходов пьесы, а реальности современной эпохи.

В творческой истории «Месяца в деревне» сыграло известную роль знакомство Тургенева с драмой Бальзака «Мачеха» («LaMarâtre»), шедшей весной 1848 г. в Париже, где Тургенев тогда жил{14}. «Главные персонажи обеих пьес, – полагал Л. П. Гроссман, – вполне соответствуют друг другу в общей сценической схеме; они выполняют совершенно аналогичные роли. <…> Соотношение действующих лиц в обеих пьесах сводится в основном к следующей схеме: молодая женщина (Гертруда, Наталья Петровна) является соперницей юной девушки, своей падчерицы или приемной дочери (Полина, Верочка) в любви к молодому человеку, служащему у них (Фердинанд, Беляев); влюбленная женщина в целях удаления соперницы пытается выдать девушку замуж за явно неподходящего претендента (Годар, Большинцов). В этом плане, как и вообще в развитии соотношений между главными персонажами, принимает деятельное участие домашний врач, тонкий и насмешливый наблюдатель всего происходящего (Вернон, Шпигельский). Вот схема, неизменно определяющая развитие действия обеих пьес»{15}. Однако, даже если Тургенев и воспользовался сюжетной схемой «Мачехи», он придал всей драме иной смысл, имеющий мало общего с содержанием пьесы Бальзака. От «Мачехи» «Месяц в деревне» отличается и конфликтом, и сутью изображенных характеров, и «психологической задачей». В «Мачехе», в частности, нет персонажа, соответствующего Ракитину, который несет у Тургенева важнейшую идейную и художественную нагрузку; пьеса Тургенева хотя и была существенно обеднена, но не распалась при удалении в цензурной ее редакции образа Ислаева; пьеса Бальзака при уничтожении образа мужа лишилась бы всякого смысла. Важное отличие отметил и Гроссман: в комедии Тургенева полностью отсутствует характерный для «Мачехи» мелодраматизм. Конечно, попытка Бальзака показать, по формулировке критика «Revue des Deux Mondes», что «вокруг какой-нибудь кушетки и ломберного стола человеческие страсти могут сплести такую же подлинную трагедию, как и в идеальном мире исторических героев»{16}, могла привлечь и Тургенева, но к его «Месяцу в деревне» никак нельзя было бы отнести слова, сказанные фельетонистом «Северной пчелы» по поводу «Мачехи»: «Что за развязка? Что за чудовищный сюжет? К чему это отравление? Почему не признаться отцу в тайном браке? По всему видно, что Бальзак хотел сильно потрясти своих слушателей и для этого придумал такой варварский конец» (Сев Пчела, 1848, 16 июня, № 133).