Месяц на море

– Что-то вы такой неудобный путь выбрали, при этом боялись опоздать, как сами утверждаете, – заметил второй полицейский, который так и оставался в дальнем углу комнаты, но при этом внимательно слушал и делал пометки на листе бумаги.

– Так я вам и говорю! – горячо воскликнул Колесников. – Я не хотел застрять в городе, в центре. Во-первых, пешеходные зоны, во-вторых, что-то вечно копают, объезд неудобный…

– Вы, наверное, не очень хорошо водите машину, – чуть с усмешкой уточнил первый полицейский, – обычно новички любят ездить по окраинам.

– У меня солидный водительский стаж, – оттопырил губу Сергей Мефодьевич. – А потом, может, мы перейдем к сути?

– Продолжайте.

– Ну, Александра Львовна поставила у калитки пакет с подарками, мы немного подождали. Потом она пошла в сторону виноградников, потом…

– Она не вернулась с вами на машине?

– Нет, она решила пойти пешком, зайти… в магазины, наверное… Ну, она вообще любит гулять одна. В этом не было ничего особенного.

– Был ли конфликт между вами?

– С чего это между нами должен быть конфликт? – возмутился Колесников. – Мы, конечно, поспорили, как ехать, но Александра Львовна совсем не знает города. Вернее, плохо знает современную Анапу. Поэтому, как ехать, решал я.

– А сильно ссорились из-за дороги? – не отставал полицейский.

– Мы вообще не спорили на эту тему. Я просто сказал, что лучше в объезд, она согласилась.

– И нормально доехали?

– Да, – соврал Колесников. – Доехали хорошо.

– Так только что, рассказывая, как вы добирались, вы сами сказали, что спор был, ехали долго, что немного опоздали… – поймал его полицейский.

Колесников обескураженно замолчал. Разговор эти люди вели так хитро, что заставили повторить рассказ, но получилась совсем другая история.

– Я пришел к вам, чтобы вы помогли, а вы меня словно проверяете.

– Люди забывают, что помочь можно тогда, когда все точно знаешь. А если что-то утаить или сказать неточно, получается ерунда. Ничего не сделаешь, не поможешь.

– Поссорились мы с ней. Из-за того, что я долго ехал. Вернее, собирался долго, путь выбрал не тот… А еще и съязвил.

Последнее Колесников добавил неожиданно для себя самого.

– Ну, ясно. Конфликт был, женщина ушла после него. Или в результате него.

– Она не звонила, не вернулась, не отвечает на звонки. – Колесников посмотрел на полицейских как побитая собака.

Николай, который молча сидел в стороне, сказал:

– Простите, но можно ли сейчас что-нибудь сделать?

– Трое суток… Трое суток… – привычно сказал «дальний» полицейский.

– Мы знаем, мы вообще-то сами с погонами. Только с морскими и в отпуске.

Николай сказал это ровным тоном, без тени заискивания или желания понравиться, стать своим. Но его фигура, спокойствие и доброжелательность сделали свое дело.

Полицейские переглянулись, и тот, который был в дальнем углу, сказал:

– Так, напишите заявление. Опишите вашу знакомую, укажите все точно, а мы передадим по смене. Они попросят патрули обращать внимание. Ну а в случае…

– Каком? – упавшим голосом спросил Сергей Мефодьевич.

– Не будем забегать вперед, – строго сказал полицейский. – Вот бумага, ручка, садитесь, пишите.

Колесников посмотрел на стол. Тот стоял у раскрытого окна. Сквозь обязательную для этого заведения решетку и редкие ветки старого жасмина виднелось море. И шум слышался. Колесников на миг содрогнулся – только несколько часов назад все было прекрасно. Просто замечательно! И не было этого стола, полицейских, и не нужно было описывать Архипову для ориентировки. Он посмотрел в окно и попытался понять, с чего положено начинать. «Рост, наверное, комплекция, потом цвет волос, цвет глаз… – промелькнуло у него в голове. Господи… А еще что надо указать? Одежду. Она была тогда красиво одета. Только во что? Я не помню, совершенно не помню». Сергей Мефодьевич испугался, словно у него память отшибло навсегда.

– Послушайте, я напишу, что помню. Боюсь ошибиться.

– Сергей, не дури и возьми себя в руки, – сказал Николай. – Напиши все, что мы сказали, и поехали домой. Все будет хорошо.

Колесников повернулся опять к окну и стал описывать Архипову. Чем больше он писал, тем больнее сжималось сердце. Ему было не только страшно (в память врезались слова, сказанные ею со смехом: «Дочь моя закопает того, кто причинит мне вред!»), но и больно от того, что все разрушил он сам. «Я же ее любил… люблю!» – подумал он. Сергей Мефодьевич выводил своим правильным почерком слова, в затруднительные мгновение посматривал в зарешеченное окно – и ему казалось, что он уже в тюрьме.

– Ну, ты уже все написал? – поторопил его Николай. – Не томи, давай очень точно и очень коротко. По существу. Зачем ты написал, что волосы у нее отливают вороновым крылом? Напиши – черные. Крашеные.

– Да ты-то откуда знаешь, что крашеные?! – вскочил из-за стола рассвирепевший Колесников. – Тебе-то что, какие у нее волосы? Крашеные! Откуда ты это взял?!

– Господи, логика… Возраст…