Мещанин во дворянстве. Мнимый больной

АРГАН. Значит, по-вашему, доктора ничего не знают?

БЕРАЛЬД. Знают, братец. Они знают гуманитарные науки, прекрасно говорят по-латыни, умеют назвать все болезни по-гречески, определить их и подразделить, но что касается того, чтобы вылечить их, – этого они не умеют.

АРГАН. Но все же нельзя не согласиться, что в этом деле доктора знают больше других.

БЕРАЛЬД. Они знают, братец, то, что я вам уже сказал, а это не очень-то помогает лечению. Все их преимущество заключается в звонкой галиматье да в вычурной болтовне, которая выдает нам слова за дело и обещания за помощь.

АРГАН. Но, в конце концов, братец, есть люди не менее умные и опытные, чем вы, и, однако, мы видим, что в болезни все они прибегают к помощи врачей.

БЕРАЛЬД. Это доказательство человеческой слабости, а вовсе не серьезности медицинской науки.

АРГАН. Но ведь ясно, что врачи верят в ее серьезность, раз они прибегают к ней сами.

БЕРАЛЬД. Да, потому что иные врачи разделяют общее заблуждение, из которого они извлекают пользу, а другие хоть и извлекают пользу, но сами не заблуждаются. Ваш господин Пургон, например, вполне чистосердечен: он лекарь с головы до ног, человек, который больше верит в свои правила, чем во все математические истины, и считает преступлением всякую попытку в них разобраться. Он не усматривает в медицине ничего неясного, ничего сомнительного, ничего затруднительного и со всем жаром предубеждения, со всем упорством веры, со всей прямолинейностью здравого смысла и рассудка прописывает направо и налево свои слабительные и кровопускания, ни с чем решительно не считаясь. На него нельзя даже сердиться за то зло, которое он способен причинить. Он отправит вас на тот свет, имея самые благие намерения, и уморит вас так же спокойно, как уморил свою жену и детей, да и самого себя уморил бы, если бы понадобилось.

АРГАН. У вас, братец, с давних пор зуб против него… Но к делу. Что же следует предпринять, когда человек заболевает?

БЕРАЛЬД. Ничего, братец.

АРГАН. Ничего?

БЕРАЛЬД. Ничего. Надо только оставаться спокойным. Природа сама, если ей не мешать, постепенно наводит порядок. Это только наше беспокойство, наше нетерпение все портят: люди почти всегда умирают от лекарств, а не от болезней.

АРГАН. Но ведь нельзя же отрицать, братец, что природе можно известным образом прийти на помощь!

БЕРАЛЬД. Ах, братец, это все выдумки, которыми мы любим себя тешить! Ведь во все времена у людей возникали досужие вымыслы, которым мы верим потому, что они нам приятны и нам хочется, чтобы они были истиной. Когда врач обещает помочь вашему организму, успокоить его, освободить его от того, что ему вредно, и дать то, чего ему не хватает, исцелить его, восстановить его деятельность, когда врач обещает вам очистить кровь, излечить внутренности и мозг, сократить селезенку, наладить работу легких, починить печень, укрепить сердце, сохранить нормальное количество внутреннего тепла в организме, когда он уверяет, что знает секрет продления жизни на долгие годы, он рассказывает вам медицинский роман. А как дойдет до проверки на опыте, то ничего у этого врача не выходит, и вы словно пробуждаетесь после волшебного сна с чувством досады, что всему этому поверили.

АРГАН. Другими словами, вся мудрость мира сосредоточена у вас в голове, и вы воображаете, что знаете больше, чем все великие врачи нашего времени?

БЕРАЛЬД. У ваших великих врачей слово расходится с делом. Послушать, что они говорят, – они умнейшие люди на свете, а посмотреть на деле, так они величайшие невежды.

АРГАН. Ого! Вы, я вижу, сами великий врач! Жаль, что здесь нет никого из докторов: они живо разбили бы все ваши доводы и заткнули вам рот.

БЕРАЛЬД. Братец! Я вовсе не ставлю своей задачей сражаться с медициной: пусть каждый человек на свой страх и риск верит во все, что вздумается. Наш разговор должен остаться между нами. Мне бы только очень хотелось вывести вас из заблуждения и ради забавы показать вам какую-нибудь комедию Мольера, затрагивающую этот предмет.

АРГАН. Ваш Мольер со своими комедиями – изрядный наглец! Хорош предмет для насмешек – такие почтенные люди, как доктора!

БЕРАЛЬД. Он осмеивает не докторов, он показывает смешные стороны медицины.

АРГАН. Его ли ума это дело – критиковать медицину? Этакий невежа, этакий наглец! Смеяться над советами и рецептами врачей, нападать на медицинское сословие, выводить на сцену таких достойных людей, как доктора!

БЕРАЛЬД. Что же ему и выводить на сцену, как не различные профессии? Выводят же там каждый день принцев и королей, которые уж, кажется, не ниже родом, чем доктора.

АРГАН. Черт возьми! Будь я доктор, я бы отомстил ему за его дерзость. А если бы он заболел, я бы оставил его без всякой помощи. Что бы с ним было, я не прописал бы ему ни одного клистиришки, ни единого кровопускания, а сказал бы ему: «Подыхай, подыхай! В другой раз не будешь издеваться над медициной!»

БЕРАЛЬД. Однако вы на него очень сердиты!

АРГАН. Да, потому что он сумасброд; умные доктора непременно так с ним и поступят.

БЕРАЛЬД. Он окажется еще умнее ваших докторов и не обратится к ним за помощью.