Мертвый ноль

Но сейчас я совершенно точно знал, что ничего непоправимого в моей жизни произойти не может. Не потому, что судьба ко мне как-то особенно добра, просто я способен справиться с чем угодно. Ну и о чем тогда беспокоиться? Какой в этом смысл?

– Мое поведение непростительно, это я и сам понимаю, – сказал Шурф. – До полудня еще три часа; по твоим меркам, это довольно рано…

– Не просто «довольно рано», а полный трындец.

– Меня отчасти извиняет то обстоятельство, что сегодня я буду занят до позднего вечера, даже несколько минут, чтобы выпить с тобой кружку камры вряд ли смогу выкроить. При этом у меня новости, с которыми лучше не затягивать. Разумеется, я мог бы дождаться, пока ты проснешься и воспользоваться Безмолвной речью, но… Видишь ли, это новости такого рода, что я не мог отказать себе в удовольствии посмотреть, какое у тебя будет лицо.

– Какое у меня будет лицо, – зачем-то повторил я. – Так, погоди. При чем тут мое лицо? Зачем на него смотреть? Я вполне допускаю, что некоторым людям это неоднозначное зрелище может доставить неописуемое блаженство, но ты-то у нас аскет. К тому же столько раз мою рожу видел, что до вечера мог бы и потерпеть…

Шурф, не дослушав, вручил мне кружку камры, которую варит его личный повар. Это, безусловно, отличный напиток, но все-таки не настолько, чтобы ради него вот так жестоко меня будить.

– Бабочки, – сказал он. – Твои голубые бабочки на Темной Стороне. Я узнал, что они означают. Просыпайся, пожалуйста. Мне нужно твое внимание. Будет чрезвычайно досадно, если ты просто покиваешь спросонок, а на самом деле ничего не поймешь.

– Ладно, – согласился я. – Мне и самому будет досадно. Потому что ничего не понимаю я уже вот прямо сейчас. Хочется привнести в свою интеллектуальную жизнь некоторое разнообразие. В смысле начать хоть что-нибудь понимать. Может, со второй попытки получится? Дай мне шанс.

Шурф терпеливо подождал, пока я выпью камру, после этого мой взгляд, вероятно, показался ему более-менее осмысленным. И он наконец сказал:

– В книгах никакой полезной информации по интересующей нас теме я, к сожалению, не нашел. Однако мне помогла леди Сотофа. Вопрос о голубых бабочках на Темной Стороне ее чрезвычайно развеселил.

– Ну и отлично. Значит, нет в этих бабочках ничего страшного, как я тебе с самого начала и говорил…

– Страшен в сложившейся ситуации скорее ты сам, – неожиданно усмехнулся мой друг. – Самый бессердечный человек в этом Мире. Кто-то старался тебя приворожить, а ты, как я понимаю, даже не заметил…

– Что?! – я ушам своим не поверил. – Как это – приворожить?!

– Обыкновенно, как деревенские красотки женихов привораживают. Вернее, в старину привораживали. Сотофа говорит, это очень древнее, почти забытое колдовство.

– Красотки? Женихов?! Это кому же такое счастье понадобилось? И почему, интересно, я ничего не почувствовал?

– Вот это и мне интересно, – подхватил Шурф. – Неужели совсем ничего?

– Да вроде бы нет… – неуверенно начал я, и тут меня наконец осенило: – Древнее колдовство, говоришь? Давно забытое? Крэйское, небось?

– Совершенно верно, крэйское. Если быть точным, из арсенала лесной магии дра…

Продолжение его речи утонуло в моем хохоте. Я так смеялся, что разбудил принцессу, по крайней мере, гора одеял, которыми она укрылась, чтобы выжить зимней ночью в спальне с открытыми настежь окнами, зашевелилась, и из-под нее вылезла маленькая рука, угрожающе размахивающая кулаком.

– Извини, юная леди, – вежливо сказал ей сэр Шурф. – Настоящий нарушитель твоего покоя, как ни прискорбно это признавать, не сэр Макс, а я.

Она ничего не ответила, но кулак убрался обратно под одеяла. Говорю же, сэра Шурфа Лонли-Локли никогда, никому, ни при каких обстоятельствах, не хочется поколотить.

– Ты понял, что произошло? – спросил Шурф. – Поэтому смеешься?

Я энергично закивал. Наконец, кое-как успокоившись, сказал:

– Знаешь, как это древнее колдовство подействовало? Я ее в статую захотел превратить. Чтобы стояла на месте, не мельтешила, и можно было спокойно любоваться. Вот и весь результат. Леди крупно повезло, что я настолько законопослушный. В смысле ленивый. И до сих пор не умею превращать живых людей во всякую неодушевленную ерунду.

– А я однажды именно так и сделал, – неожиданно признался Шурф.

– Ты?!

– Нашел чему удивляться. Просто это было очень давно. Я тогда еще ходил в послушниках и считал себя без пяти минут властелином Мира, но это убеждение почему-то никто больше не разделял. Девушки меня тогда уже интересовали, а я их еще не очень; это было, сам понимаешь, довольно досадно. Зато я с детства умел выполнять принятые решения, чего бы это ни стоило. Любой ценой. Сказал одной несговорчивой девице, что она целую дюжину дней безвылазно проведет в моей спальне, вот она и провела. Не смотри на меня так, ничего ужасного я с нею не сделал. Поставил в углу и любовался – а что еще, собственно, можно сделать со статуей? Пару раз даже пыль с нее вытирал…

– Пыль вытирал?!