Мертвый ноль

– Дырку над тобой в небе, как же все сложно! – простонал я.

– Ничего сложного. Обычная деликатность. К тому же тебе, наверное, действительно нужно принять ванну и одеться?

– Ну, в общем да.

– Вот видишь! Даже специально думать не надо, просто делать то, что и так собирался сделать. Настоящая деликатность требует непринужденного, естественного поведения. Не всем оно удается, но следует стараться поступать именно так.

– А если бы меня просто не было дома? Или я проспал бы до вечера, не подозревая, что под стенами моего дома скучает великий халиф? Что тогда?

– Ну что ты, так не бывает, – снисходительно улыбнулась принцесса. – Великий халиф Кутай Ан-Арума сам в высшей степени деликатный человек. Это означает, что он все всегда делает вовремя. И не приходит смотреть на кого-нибудь интересного в его отсутствие.

– А откуда он знает, где я и какие у меня планы? Перед его визитом за домом следили? Но если бы я ушел отсюда Темным путем, или просто уснул на три дня, как недавно случилось, такое хрен отследишь, разве только с тобой связаться. Но у вас, как я понял, не в почете Безмолвная речь, а курьеров с записками в последнее время вроде бы не было. Или они приходили, пока я спал?

– Зачем какие-то записки? – удивилась принцесса. – Зачем вообще за тобой специально следить? Великий халиф Кутай Ан-Арума просто чувствует, в какой момент следует совершать тот или иной поступок. На то он и великий халиф!

– Ясно, – растерянно сказал я.

И отправился в ванную, по дороге перебирая в уме свой скудный гардероб, от пополнения которого меня вечно что-нибудь отвлекает. И вот докатился: не в чем выйти на улицу в такой торжественный момент, когда за порогом толпится любопытствующий шиншийский халиф.

С другой стороны, вряд ли халиф успел вникнуть во все тонкости нашей переменчивой моды. И длинное лоохи с непрозрачным капюшоном, какие приличные люди даже дома уже не носят, его не особо фраппирует. Разве только слегка удивит.

Зато принцесса, желая произвести впечатление, надела, как говорится, все лучшее сразу: свои парадные штаны, расшитую рубаху, меховую куртку, а сверху – остромодное лоохи, блестящее, с прозрачными вставками в самых неожиданных, на мой взгляд, местах. Она бы и еще пару штук надела, одно на другое, как не раз делала прежде, не в силах выбрать из груды обновок какую-то одну, но пару дней назад я как раз догадался ей объяснить, что так во всем городе одевается только старшина портовых нищих. Принцесса тогда возмущенно фыркнула, но информацию к сведению приняла.

Главным аксессуаром ее наряда стал, конечно, зонтик с черепами, которым принцесса победоносно размахивала над головой. На столь выгодном фоне я в кои-то веки выглядел серьезным, солидным человеком, живым воплощением скромности и умеренности. По крайней мере, без блесток. И без зонта.

Роль у меня тоже была чрезвычайно скромная. Перед выходом принцесса меня проинструктировала на предмет деликатного обхождения с великим халифом. Требования оказались довольно простые: близко не подходить, разговоров не затевать, даже не пытаться поздороваться. При желании, можно прижать руки к груди, как бы придерживая заколотившееся на радостях сердце, но размахивать ими не надо ни в коем случае, это будет воспринято как фамильярный до непристойности жест. Зато взирать на халифа следует с нескрываемым восхищением. И одновременно, если получится, с потаенной тоской о невозможной по ряду понятных причин близкой дружбе с таким потрясающим человеком. Кому удается наглядно продемонстрировать именно эту разновидность тоски, может считаться образцом хороших манер.

Я – скверный актер, поэтому даже не пытался сымитировать все эти сложные чувства. Положился на импровизацию и не прогадал. Потому что шиншийский халиф, окруженный несколькими рядами девчонок с разноцветными косичками, и правда произвел на меня сильное впечатление. И дело вовсе не в его роскошных штанах, казавшихся скорей двумя пышными юбками, по одной на каждой ноге. И не в блестевшей на зимнем солнце загорелой до кирпично-красного цвета лысине, и не в длинных, до пояса, белоснежных косах, свисающих от висков. Облик халифа был предсказуемо несуразен, но не имел никакого значения на фоне его чудесной улыбки и светло-зеленых глаз, лучащихся добротой. Добрых, сердечных людей я в своей жизни видел немало, взять хотя бы моих любимых соседей, урдерских трактирщиков. Но с шиншийским халифом даже они не могли сравниться. Его доброта была физически ощутима, я ее почти видел, почти глазами: она накрыла площадь у Мохнатого Дома, как огромный шатер.

Поэтому не знаю, как там у меня получилось с потаенной тоской; скорей всего, не особо. Зато нескрываемое восхищение удалось на славу, даже имитировать ничего не пришлось.