Мертвый час

Белые ночи закончились, и казалось, что вагоны несутся между звезд.

Тарусову повезло – в купе он ехал один, никто не мешал докучливыми дорожными разговорами, ничто не отвлекало от размышлений.

Защиту Урушадзе можно выстроить двумя взаимоисключающими способами. Первый уже предложен обвиняемому: признать вину, чтобы переквалифицировать обвинение, после чего добиться у присяжных снисхождения. Второй: вины не признавать, утверждать, что в момент кражи Урушадзе на даче не было. Бесспорным доказательством тут послужит найденная пуля. Возможно, поможет эксперимент, придуманный Сашенькой.

Но какой из способов выбрать, князь пока не решил. Оба с изъянами. Первый не гарантирует благоприятного исхода: присяжные могут не согласиться с защитой и отправить Урушадзе на каторгу за покушение на убийство. Второй упирается в вопрос, на который обвиняемый категорически отказывается отвечать.

– Подъезжаем, – сообщил мелодичным баритоном обер-кондуктор.

Осип Митрофанович мучился всю дорогу – рассказать, о чем знает, адвокату князя Урушадзе (новость, что Тарусов взялся за его защиту, разлетелась по Ораниенбауму быстро) или нет? Но не осмелился. Еще, как полицмейстер Плешко, обругает, мол, лезешь не в свое дело.

Но кошки на душе Осипа Митрофановича продолжали скрестись. Потому решил обсудить сию проблему с аптекарем Соломоном. Человек он мудрый, даром что иудей.

Когда все в доме улеглись, Александра Ильинична обошла детей, пожелала каждому спокойной ночи и погасила олеиновые лампы, переделанные рачительным Густавом Карловичем в керосиновые. Обычно последним в этом обходе случался Володя, самый маленький и самый любимый. Но сегодня княгиня намеренно изменила маршрут, оставив под конец Татьяну. Надо было переговорить с ней, да так, чтобы никто не помешал.

Выслушав мать с открытым ртом, дочь разве что в ладоши не захлопала. Ей предстоит настоящее приключение! Она изобличит лжеца, а может статься, что и вора.

– Только никому ни слова, – повторила Сашенька. – Особенно Михаилу.

– Зря вы так, маменька. Мише можно доверять. Он очень переживает за князя Урушадзе и отказывается понимать отца. Да вся их семья против этого суда – никому не нужный позор.

– И все же – никому. Слышишь? Просьба папы.

– И Женьке не говорить?

– Да. Не сомневаюсь, это указание ты выполнишь с особенным удовольствием.

Между погодками – братом и сестрой – всегда шло соперничество.

– Отец прав. Женька влюблен в Нину и обязательно ей разболтает. Чтобы отбить у соперника.

– У какого соперника? – удивилась княгиня.

– Ой! – заорала на весь дом Татьяна. – Ты же не знаешь…

– Тише-тише…

– Вчера мы возвращались в Нагорную часть по лестнице, что начинается от Кронштадтской улицы. На второй площадке Женька остановился и сказал: «Ой, глядите, третий крестик появился!»

Татьяна взяла столь длинную паузу, что Сашенька вынуждена была признаться:

– Не поняла.

– Так и я не поняла. И никто не понял. А все оказалось просто. Ты же знаешь, Женька постоянно что-то подсчитывает. Сколько воробьев на телеграфном столбе сидит, сколько шагов до вокзала, сколько ступенек на лестнице. Никто, кроме него, и не замечал, что на перилах с правой стороны вырезаны перочинным ножом два маленьких крестика. А вчера появился третий. Наталья Ивановна принялась объяснять Володе, как плохо поступают вандалы, что портят городское имущество, а Нина вдруг вспомнила, что забыла в кондитерской носовой платок. И решила вернуться. Женька попытался увязаться, но она ему запретила. Наталья Ивановна сказала Нине, что мы ее подождем. Но та разозлилась, заявила, что не надо, что Володя устал и вообще она пойдет другой дорогой. С этого момента Женька сам был не свой. Постоянно оглядывался, нервничал. Когда пришли домой, отказался от обеда и заперся в комнате. Я тоже заявила, что не голодна и что хочу, мол, посидеть в саду. Но сама, понимаешь, пошла обратно.

– Понимаю, – пробормотала Сашенька.

Увы, дочь такая же любопытная, как и она. Княгиня тоже не удержалась бы. Безусловно, следует Таню отругать… Но не станешь же ругаться с зеркалом!

– Каким путем ни возвращайся, Александровской улицы не миновать. Потому я пришла туда, осмотрелась и спряталась за широким дубом, что в двух шагах от перекрестка с Народной. Пришлось вертеть головой в обе стороны, пока наконец не увидела, что Нина пересекает Александровскую по Елимовской. И не одна! С кавалером. А в руках несет букет белых роз. Вот этот.

Таня указала на прикроватную тумбочку, где Сашенька еще вчера вечером заметила вазу с цветами. Спрашивать, кто подарил, не стала, и так было понятно, Михаил. Оказалось, нет.

– Но как он попал к тебе? Неужели Нина подарила?

– Нет, конечно. Я пошла ее догонять, но куда там. Ивановская от Елимовской далеко. Около Веринской улицы я нашла этот букет в придорожных кустах. И не удержалась, забрала. Не ругайся на меня, пожалуйста!

– Даже не собиралась. Наоборот, рада, что не от Михаила.

– Не волнуйся, мы всего лишь друзья, – поспешила успокоить Сашеньку дочь.

– Так всегда говорят, когда не хотят расстраивать родителей.

– Разве я похожа на дуру? Зачем мне связывать судьбу с калекой?