Мертвый час

Иван Дмитриевич в сердцах замахнулся на него, но сдержал себя, не ударил. Чтобы успокоиться, отошел к столу, вынул из коробки папироску, продул и закурил, наблюдая, как дворник доходит до нужной кондиции – члены Саночкина постепенно расслаблялись, щеки и нос порозовели, глаза затуманивались.

Каким бы вопросом огорошить?

Сделав по кабинету круг, Крутилин внезапно остановился около Саночкина:

– Где револьвер взял?

Саночкин испуганно заморгал:

– К-кто?

– Ты!

Саночкин икнул:

– Нигде.

– А Дорофей?

– Об ентом без понятия.

– Дорофей актрису застрелил?

– Че? Ее заст-стрелили?

После десятка вопросов Иван Дмитриевич от злости бросил папиросу на пол и раздавил сапогом. Первый из подозреваемых, увы, невиновен. Оставалось еще двое: Дорофей и Маланья. Если и они ни при чем, дело Красовской превратится в сущий кошмар. Месяц за месяцем Крутилина будут шпынять, тыкать носом, могут и очередной чин, что вот-вот ожидался, не присвоить.

Рука потянулась к сонетке, но Иван Дмитриевич вовремя вспомнил о бутылке. Схватив ее со стола, запер обратно в шкаф.

– Ахтрису точно убили? – спросил вдруг Саночкин.

– Да, в твоем флигеле. И мне надо выяснить кто.

– Слухай сюда, начальник, – подозвал Крутилина дворник. – Это не Дорофей. Мухи не обидит, такой вот человек.

– А кто?

– Кабы Маланька с Африкашкой путалась, я бы не сомневался. Африкашка – душегуб, каких свет не видывал.

– Что за Африкашка?

– Как же! Известная личность.

– Адрес! Адрес!

– Ныне и во веки веков – Сибирь. Уже три года там. Алку Стогову утюгом огорошил.

Крутилин дернул сонетку так, что лишь чудом не вырвал.

– Как проспится, отправьте домой, – велел он удивленным агентам.

– Вроде трезвым был, – сказал один из них другому.

Иван Дмитриевич отвернулся, сделав вид, что не слышит.

– Сам-то сможешь идти? – спросил дворника второй агент. – Где ты так надрался?

– Тсс… – Саночкин приложил палец к губам. – Хороший, братцы, у вас начальник.

– Миллион двести тысяч раз говорил: не нужен адвокат, – заявил Урушадзе, угрожающе жестикулируя перед самым носом Тарусова. – Сеньке с «грязной» половины нужен. Семеро детей, кормить нечем, украл хлеб. Ему помогай!

– Ваше сиятельство, прокурор обвиняет вас в разбое по статье 1634 «Уложения о наказаниях исправительных и уголовных», то есть в похищении чужого имущества, учиненное с оружием, которое сопровождалось покушением на убийство. Согласно статьям 1634, 1459 и 1458 вам грозит лишение прав состояния и ссылка в каторжные работы на срок от восьми до двенадцати лет. Но так как, слава богу, Четыркин остался жив, с учетом статьи 115-й наказание будет более мягким, от одной до трех степеней ниже. Но даже самое минимальное наказание будет достаточно сурово – от четырех до шести лет каторжных работ на заводах.

– Без вас знаю.

– А я знаю, как вас спасти.

– Хуже адвокат только врачи, что у кровать умирающий обещают вылечить.

– Спорить не стану, среди адвокатов попадаются мошенники. Но я не из них. Вот доказательство.

– Я свободный? – спросил Урушадзе, быстро пробежав глазами распоряжение прокурора выпустить его под поручительство.

– Да, но есть ряд условий: вы дадите мне честное слово, что не скроетесь.

– Вот мой рука. Наш род, знаешь, какой древний? Никогда не обману.

– Также дадите согласие, чтобы я представлял вас на суде.

– Сколько стоит?

Тарусов задумался. Сказать правду, что за защиту платит Илья Игнатьевич? Нет, нельзя. Гордый кавказец не согласится стать пешкой в чьей-то игре.

– Нисколько. В вашем деле выступлю по назначению…

– Думаешь, Урушадзе нищий? Есть, есть деньги.

И князь Автандил вытащил из сапога пачку ассигнаций.

Дмитрий Данилович озадачился. Получать за дело двойную оплату – незаконно. И потом… Откуда у Урушадзе деньги? Неужели таки он ограбил Волобуева? Впрочем, какая разница?

– Поймите, я пришел не из-за денег, а по велению души. – Тарусов знал, что не умеет врать, потому отвернулся. – Я и сам однажды попал в безнадежную ситуацию, и на помощь мне пришли добрые совестливые люди. Теперь мой черед.

Урушадзе снова протянул ему руку, но теперь в его темных очах блестели слезы.

– Спасибо, князь. И прости. Пойду, хочу к жене.

– Подождите. Надо обсудить стратегию защиты. Позволите присесть?

Урушадзе указал на застеленную кровать.

Дмитрий Данилович устроился с края, князь Автандил опустился на табурет.

– Итак, где вы были той ночью?

Урушадзе вскочил:

– Вам зачем?

– Я ваш адвокат. Какой бы ужасающей, компрометирующей ни была правда, я сохраню ее в тайне.

Автандил Урушадзе долго смотрел на Дмитрия Даниловича, потом усмехнулся и произнес:

– В парк гулял.

У Тарусова сжались кулаки. «Вот упрямец!»

Но уточнил, будто поверил:

– В Ораниенбауме их два: Верхний и Нижний. В каком из них?

Урушадзе пожал плечами:

– Не помню.

– И оба ночью закрыты. Так где же были?

Автандил вскочил опять:

– Не ваш дело…

– И на суде так заявите? Ой, не советую. Восстановите против себя присяжных. Лучше промолчите, имеете на то полное право.

– Тогда молчу. Где я был, к ограблению не относится.

– Еще как относится. Это ваше алиби.

Князь Урушадзе помотал головой.

– Ну, если так… – развел руками Дмитрий Данилович, – вам придется признать вину.