Мертвый час

– Сочувствую, Михаил Лаврентьевич, – проникновенно произнес Дмитрий Данилович.

– Дело Урушадзе того же поля ягода, – прокурор достал из стола очередную папку. – Тесть с зятем приданое не поделили. Анекдот-с. Полистать не желаете?

– С преогромным удовольствием, – сказал Тарусов.

Его не покидало ощущение, что прокурор не так прост, как хочет казаться, только зачем-то комедию ломает.

– Однако теперь об этом анекдоте все газеты напишут. На поверенного Тарусова репортеры слетятся, как мухи на… – Михаил Лаврентьевич было запнулся, однако с ходу нашелся: – На варенье. После дела Муравкина от вас одних сенсаций ждут: вдруг опять истинного преступника суду предъявите.

– Где ж его взять? – развел руками Дмитрий Данилович.

– Знаем мы вас, хитрецов, – погрозил шутливо пальцем прокурор. – Поэтому хочу предостеречь. По дружбе, так сказать. Со мной этакий фокус не пройдет.

– Не понимаю, о чем вы?

– Шутка. Читайте-читайте, не буду мешать.

Когда Тарусов закончил, задал вопрос:

– А какие-то иные версии следствие рассматривало?

– Нет, Дмитрий Данилович. Зачем? Все и так ясно.

– Но дача Волобуевых не охраняется, даже собаки ночью не бегают. Что стоит какому-нибудь бродяге перемахнуть через забор, забраться по веревочной лестнице…

– Речь ваша, так понимаю, уже готова. Что ж, буду счастлив схлестнуться в суде. Однако свои аргументы пока попридержу.

– Тогда не буду злоупотреблять вашим гостеприимством. – Тарусов привстал. – Разрешение на свидание где получить?

Прокурор позвонил в колокольчик. Дверь приоткрылась, и в кабинет протиснулась скрюченная канцелярской службой фигура, напомнившая князю вопросительный знак.

– Разрешение на свидание с Урушадзе князю Тарусову. Живо! Дмитрий Данилович, присядьте, не спешите. У меня ведь тоже к вам просьба. Не возьмете ли Урушадзе под поручительство? За пять тысяч ассигнациями прямо сейчас выпущу[115]. А то ораниенбаумский полицмейстер меня замучил. Арестное помещение у него маленькое, всего две комнаты, из-за Урушадзе весь поганый народец пришлось в одну затолкнуть[116]. А в среду другая морока предстоит – князя в Окружной суд везти. В уезде и без того перерасход средств…

Тарусов задумался. Риск, конечно, велик – а вдруг скроется обвиняемый? Однако свобода, хоть и на два дня, может стать решающим аргументом в переговорах с Урушадзе, который до сего дня от адвокатов отказывался.

Дворник с Артиллерийской Тимофей Саночкин держался без робости, отвечал спокойно, уверенно, о Красовской отозвался с уважительной теплотой: добрая барыня, за три месяца, что флигелек арендовала, четыре раза одарила его серебряными полтинниками.

– Почаще бы такие флигель сымали. А то кой с кого даже на Пасху гривенника не допросишься.

– А на прощанье полтинник дала? – поинтересовался Крутилин.

– Нет, вашеродь. Пропустил я ейный отъезд.

– Как так?

– Праздник на ту субботу выпал, супруга с утра в церковь поволокла. А ахтриса в сей момент – бац – и укатила. Пришлось ейный сундук безо всякой для себя пользы грузить. Ух и тяжелый! Одна радость – Маланья напоследок расцеловала.

– Кто такая? – Крутилин сделал вид, что про прислугу Красовской слышит впервые.

– В услужении у ахтрисы. Ух, и девка, доложу. Титьки такие, что зашибить ими может. Кабы я без супруги в Питере куковал, гулял бы Дорофейка мимо.

– А это что за зверь?

– Дорофейка? Ломовик с Лиговки, ейный полюбовник.

– Значит, блудлива Маланья?

– Нет. Кого попало не подпустит. Тока людей сурьезных, вроде меня. Ну или Дорофейки.

– А Красовская? Тоже блудлива?

– Не знаю, вашеродь, ахтрисы нам не по чину.

– Да я не про тебя толкую. Господа к актрисе хаживали?

– Хаживали. Но токма это секрет, вы, вашеродь, не выдавайте, что сболтнул…

– Ты что? Забыл, где находишься? Чай, не в кабаке сплетничаешь, а на опросе у начальника сыскной полиции.

– Простите, вашеродь.

– Описать кавалеров можешь?

– Никак нет.

– Это еще почему?

– Не видел-с.

– Но уверен, что хаживали. Что-то ты темнишь…

– Никак нет. Потому что стеснялась ахтриса. Года не прошло, как муженек ейный гигнулся. Не положено еще шуры-муры разводить. Поэтому, когда хахаль ожидался, даже Маланью из дома спроваживала. Ну и я, раз такое дело, подальше от флигеля мел.

– Это еще почему?

– Полтинники, вашеродь, просто так с неба не падают.

– Тьфу, дурак.

– Да и болтлив я апосля третьей рюмки, потому лишнего стараюсь не знать.

Крутилин рывком вскочил, подбежал к несгораемому шкафу, открыл ключиком замок и вытащил недопитый полуштоф. Вылив остатки чая из своего стакана на пол, Иван Дмитриевич наполнил его до краев водкой и протянул дворнику:

– Пей.

– Благодарствую. Токма в одиночку не положено. Уважьте, вашеродь!

– Я тебя щас в Литовский замок уважу. А ну пей!

Тимофей крякнул и медленно, не поморщившись, выкушал стакан. Занюхав рукавом, улыбнулся:

– Справочку тока для супруги выдайте, ведь не поверит, что в полиции напоили.

Крутилин начал закипать:

– А кто сказал, что домой отсюда пойдешь?

– Ежели так, наливай еще. – И Саночкин сунул Крутилину стакан.