Мертвый час

– Родился я в Житомире, в довольно богатой по местным меркам семье: отец мой был ювелиром. Однако талантов родителя своего я не унаследовал, и когда окончил гимназию, покойный папа сказал откровенно: «Соломон, ты наш с Руфочкой первенец. И дело мое по закону должно отойти тебе. Однако руки у тебя растут не оттуда, где обычно, ты даже стрекозу из глины вылепить не способен. А вот десятилетний Лейба не мальчик, а гений. Посмотри, какую брошку выковал. Будет правильно, если лавка отойдет ему. А взамен я готов оплатить твою учебу. Ребе говорит, у тебя отличная голова. Езжай-ка в университет. Поверь, сынок, головой можно заработать много больше, чем руками». Как было не поверить родному папе? Потому пошел за паспортом к полицмейстеру, чтобы отправиться в Петербург. По слухам, один наш мальчик уже умудрился окончить тамошний университет[80]. Но полицмейстер лишь посмеялся, даже брошка Лейбы не раздобрила его жирное сердце. «Нечего тебе там делать, жиденыш, – сказал он мне, – езжай в Киев». Я взял сундук и поехал. Окончил курс с отличием, затем получил степень, начал карьеру преподавателя, но в один прекрасный день получил письмо от отца. «Соломон, ты что, забыл, что, кроме вас с Лейбой, есть еще Самуил и Изя? Их тоже пора учить. А денег на всех у меня не хватит. Срочно возвращайся и зарабатывай их».

Это был мудрый, очень мудрый совет. До меня евреев-аптекарей в Житомире не было. И в открытое мной заведение выстроилась очередь. Дела шли так хорошо, что я не только помог родительской семье, но и обзавелся собственной.

Однако надо знать евреев. Разглядев мой успех, все, кто мог, поехали учиться на аптекаря, и теперь в Житомире на каждом углу еврейская аптека. Доходы мои упали. Я не знал, что делать, как вдруг наш новый царь решил приподнять злосчастную черту. Как же хорошо, что я получил ученую степень[81]. Я сразу отправился в Петербург. Но в столице открыть аптеку не рискнул. Местное население настроено к евреям враждебно, а их самих в Петербурге и тысячи не наскрести. Осматривая окрестности, заглянул в Ораниенбаум и решил тут остаться. Хоть и маленький, но городишко, значит, аптека положена, а ее как раз и не было, а до Петергофа, где ближайшая, девять верст, неудобно. Подал прошение. Знакомые подсмеивались, городок, мол, никудышный, разоришься. Но я-то знал – сюда ведут железную дорогу. И успел купить дом напротив будущего вокзала. И вот, процветаю! Местные колонисты к евреям относятся без предубеждения, а дачникам некуда деваться. В самом деле, не ехать же за касторкой в Петергоф?

Следом за мной приехал Самуил. Он дантист[82], ремесленникам тоже выезд за черту разрешен. Его кабинет здесь, на втором этаже. Еще у него не были? Обязательно, обязательно посетите. У Семушки золотые руки, прямо как у Лейбы. Его коронки десен не царапают.

– Непременно. Нате вот рубль. Нет, – княгиня передумала, опустила монету обратно и вытащила красненькую. – Дайте-ка мне ваших шариков на червонец, про запас.

– Пожалуйста. Хотя, надеюсь, в таком количестве они вам не понадобятся.

– Спасибо за рассказ. Всего хорошего…

– Ваше сиятельство, – окликнул ее Соломон почти у выхода. – Хочу посоветоваться. Не знаю, как и поступить. Как бы беды не случилось. Однако боюсь и другого: вдруг скажут, что нос свой жидовский сую куда не надо…

Заинтригованная, Сашенька вернулась к прилавку.

– Внимательно вас слушаю. Не волнуйтесь, пойму правильно. – И улыбнулась самой располагающей улыбкой, на которую была способна.

– Очень на это надеюсь. Вы ведь ездили в Кронштадт, не так ли?

– Да, – удивилась вопросу Сашенька.

– Вместе с Ниночкой, дочкой Юлии Васильевны?

– Да, – уже не так уверенно произнесла княгиня.

– Понимаете, в чем дело. Нина уже ездила в Кронштадт. Дней этак двадцать назад…

– Ну и что?

– Вместе с Пржесмыцкими. Слыхали о таких? Снимали у Мейнардов аккурат до вас. Но на прошлой неделе Анна Францевна ногу переломала, пришлось им съезжать. Так вот… В тот раз при посадке на пароход младший из Пржесмыцких спрятался в ящике с песком.

– Что? – Сашенька схватилась за сердце.

– Все ринулись его искать, а Нина, решив, что маленький Густав остался на пирсе, сошла на берег. Пароход так и уплыл без нее.

– Что было дальше? – у княгини перехватило дыхание.

– Нина встретила Пржесмыцких по возвращении из Кронштадта и заверила Анну Францевну, что весь день ждала их на берегу. Я самолично это слышал – на обратном пути они зашли сюда за глазными каплями для Софийки, закадычной Нининой подружки. Девушки хором умоляли Анну Францевну ничего не рассказывать Юлии Васильевне. Мол, та разозлится, и Нине попадет. Анна Францевна, добрая душа, согласилась.

Сашенька в волнении присела на кушетку, на которой возлежала в день приезда.

– Вам плохо? – забеспокоился аптекарь. – Ой! Не надо было рассказывать… Зря не послушал Эстер…

– Нет! Вы поступили абсолютно правильно, – тяжело дыша, заверила его Сашенька.

– Принесу-ка я вам воды, – покачал головой Соломон. – Только, умоляю, не уходите. Мой рассказ не окончен, ваше сиятельство.