Мертвые из Верхнего Лога

Прошел, наверное, год, а может быть, больше, прежде чем он впервые вышел к людям. Юноша не нуждался в человеческой близости и почти забыл язык, на котором говорил всю жизнь, — память выкорчевала его за ненадобностью. Но другое желание — знакомое, земное, неожиданное — заставляло его прорубать себе путь по давно заросшей тропе, которая когда-то его сюда и привела. Он хотел женщину. Хотел снова пережить знакомую маленькую смерть в подрагивающем лоне потной (от страха ли? от страсти?) самки.

Пока дошел до деревни, солнце дважды поменялось местами с луною. И вот он уже идет между знакомых хижин, осунувшийся, с опасной сумасшедшинкой в глазах. Какой-то мужчина в белом балахоне кричит ему в лицо: «Уходи! Уходи!» — пытается драться, как неловкий молодой петушок. Один удар пальцем в грудь, и тот лежит в пыли, а его широко распахнутые глаза с ужасом смотрят в полуденное, словно застиранное небо. И тогда отшельник впервые услышал за своей спиной: «Да он колдун… бобогото… Пропадал столько лет в джунглях, вернулся невредимый… С ним нельзя связываться… бобогото…» Ритмичное, как барабанная дробь, прилипло к нему новое имя.

Несколькими минутами позже он увидел девушку лет четырнадцати, шедшую мимо с корзиной мокрого белья на голове. И вдруг обнаружил в себе новый дар — молча звать за собою. Не спросив, свободна ли девушка, желает ли того же, что и он, бобогото вошел вслед за нею в глиняный дом. Ее страх длился не больше минуты, а потом взгляд увяз в его темных глазах, она игриво тряхнула дешевыми серьгами и расхохоталась, как пьяная. Потом девушку ту объявят его женой — потом, когда за ним захлопнет двери лесная глушь.

Вот так, в концентрированной вседозволенности, пройдут долгие годы его жизни.

Бобогото повзрослеет, заматереет, перестанет удивляться новым открывающимся талантам, наоборот — научится давать им развитие, научится желать большего. И окружающий мир станет его тайной лабораторией.

— Довольно, — ослабевшими губами прошептал бобогото.

Хунсаг даже не удивился, что у него получается понимать чужой язык. Его щупальца глубоко проросли в сознание колдуна, он словно прочитал огромный манускрипт и запомнил каждое слово.

— Довольно… У тебя и правда есть Сила…

Хунсаг налил в глиняную плошку воды, пальцами разорвал созревший лимон, выдавил в воду сок и протянул бобогото. Тот с благодарностью принял чашу, его пальцы дрожали. Захлебываясь, выпил все до дна.

— Значит, теперь ты дашь мне то, о чем я просил? — дав колдуну немного передохнуть, уточнил Хунсаг.

— Да.

— Когда?

— Это не так просто. Нужен мертвый.

Хунсаг кивнул на распростертое тело Харумы:

— Чем плоха она?

— Нет! — Бобогото сжал фиолетовые губы.

— Почему?

— С ней я так не могу. Не буду. Я знал ее почти тридцать лет. Она никогда меня не обманывала, всегда делала то, что я просил.

Хунсаг удивился. У человека с космосом за спиной — и вдруг такая неожиданная слабость. Пожалел — и кого! Разжиревшую глупую шарлатанку!

— Разве ей не все равно? Разве тело — это она и есть? Я всегда думал, что тело — дом, а то, что в нем живет, покидает дом без сожаления и навсегда. Нам не нужен житель, нам нужен дом. Разве не так?

— Не совсем, — ответил бобогото, в помутневшие глаза которого постепенно возвращался блеск жизни.

— Значит, по-твоему, более гуманно убить живого, чем использовать тело твоей знакомой?

— Мы никого не будем убивать. — На лице колдуна сохранилось бесстрастное выражение.

Хунсаг почувствовал еле заметное шевеление в районе чакры манипура. Он знал собственное тело и мог точно сказать: это ярость, точно разбуженная кобра, недовольно подняла голову и угрожающе раздула капюшон. Обычно он никогда не злился, потому что равнодушие — тоже сила. Мощным противником был бобогото, раз ему удалось превратить твердь, на которой почти сотню лет жил Хунсаг, в штормовую палубу.

Тогда набрал полные легкие воздуха, медленно выдохнул, прислушался к ритму сердца, нащупал вниманием желудок, печень, почки — концентрация помогала успокоиться.

Колдун, конечно, заметил, что с ним происходит.

— Тебе необязательно так злиться. В наших краях умирают часто. Мы подождем.

— Я не могу остаться здесь на месяцы. У меня дела. В далекой стране я оставил людей, на которых нельзя положиться. Если через три дня у нас не будет мертвеца, я сам кого-нибудь убью.

Бобогото посмотрел на него внимательнее и покачал головой:

— Говоришь, что считаешь тело домом, а дух — жильцом? В таком случае твой дом — само совершенство. Роскошный дворец с колоннами, как у самых богатых королей мира. Но в твоем доме давно нет жильца. Ты мертв, Хунсаг. Ты даже сам не понимаешь, насколько мертв.

* * *