– Ну да… Кто это вас так просветил? Герлоф? Ну-ну… Я тогда только начинал в Марнесе, к тому времени два года отслужил в Векшё, уволился и приехал сюда. И тут этот гроб… я попросил разрешения приехать в Боргхольм и присутствовать при вскрытии. Конечно, служебных причин у меня не было, только личные, но мне пошли навстречу. Гроб лежал в пакгаузе, ждали людей из похоронного бюро. В большом деревянном ящике с печатью шведского консульства в какой-то южноамериканской стране. Были и документы. Короче, гроб открыли – какой-то пожилой полицейский этим занимался. И в гробу был труп Нильса Канта. Зрелище жутковатое – почти высохший, покрытый черной плесенью. Еще там был врач из боргхольмской больницы, сказал – типично для утопления в соленой воде. Его нашли далеко не сразу, так что рыбы уже…
Леннарт осекся, посмотрел на пиццу и, очевидно, сообразил, что тема не совсем десертная.
– Извините за детали, – сказал он.
– Неважно. А откуда известно, что это был Кант? Отпечатки пальцев?
– Его отпечатков в регистре не было. И зубной карты не было. Его идентифицировали по старому перелому пальцев – в юности подрался с кем-то в каменоломне – я сам слышал эту историю от старожилов в Стенвике. И на трупе тоже… переломы на том же месте.
Они опять замолчали.
– И как это было? Что вы почувствовали, когда увидели труп Канта?
– Ничего, – сказал Леннарт, немного подумав. – Ничего я не почувствовал. Мне хотелось увидеть живого Канта, а труп в суд не приведешь.
– А вы были когда-нибудь в доме Веры Кант? Когда искали Йенса – туда тоже заходили?
Леннарт задумался и покачал головой.
– Нет… а почему мы должны были туда заходить?
– Не знаю… я просто пытаюсь представить, куда Йенс мог пойти. Если он не пошел к воде и не пошел в альвар… то куда? Мог зайти к соседям. А дом Веры Кант в двух сотнях метров от нашего.
– Но зачем ему туда идти? И если уж пришел, почему остался?
– Не знаю… Упал… а кто знает, может, Вера Кант была такой же зверюгой, как ее сын.
– Это, конечно, только домыслы… Но у меня есть предложение – давайте заглянем в этот дом. Вместе со мной…
– Заглянуть? Вы имеете в виду, зайти в виллу Кантов? Зачем?
– Просто посмотреть. Пять минут. Завтра я уезжаю в Гётеборг. – Юлия смотрела на него, не отводя глаз. Ей хотелось рассказать про свет, который она видела в окне, но решила промолчать – а вдруг показалось? – Это же не взлом – зайти в необитаемый, брошенный дом? А вы-то, как полицейский, наверняка имеете право…
Леннарт отрицательно покачал головой.
– У нас очень жесткие правила. Конечно, как единственный полицейский на весь Марнес, я мог бы себе позволить некоторую импровизацию, но знаете…
– Нас никто и не увидит, – быстро сказала Юлия, не давая ему времени искать аргументы. – В Стенвике никого нет. Вилла Кантов стоит в окружении летних домиков вроде нашего, и повторяю: там никого, кроме меня, нет.
Леннарт посмотрел на часы.
– Мне пора на собрание.
– А после собрания?
– Вы что… сегодня туда собрались?
Она молча кивнула.
– Ну что ж… посмотрим. Собрание может затянуться. Если нет, я вам позвоню. У вас мобильник есть?
– Пожалуйста, я вас очень прошу. – Она оторвала кусочек картона от коробки из-под пиццы и записала свой номер.
Леннарт повертел в руках криво оторванную, с пятном жира картонку и решительно сунул в нагрудный карман.
– Сами ничего не предпринимайте, – строго сказал он.
– Не буду.
– Вилла Кантов выглядит так, что вот-вот развалится.
А если Йенс там… один, в темноте… он ей никогда не простит, что она его не искала.
Они вышли на улицу. Ни души. Магазины закрыты, витрины темные, светится только киоск в гавани. Стало совсем холодно – такое ощущение, что вот-вот пойдет снег. Около ноля.
Леннарт тщательно запер за собой дверь.
– Значит, сейчас едете в Стенвик?
Она молча кивнула.
– И, может быть, увидимся сегодня?
– Хорошо бы… Леннарт, а что с сандаликом? – вдруг вспомнила она. – Выяснилось что-то?
Он посмотрел на нее непонимающе, но сразу догадался.
– Нет, к сожалению. Я послал его в запечатанном пакете в Линчёпинг, но ответа еще нет. На той неделе я им позвоню. Не надо возлагать слишком большие надежды. Столько времени прошло… и к тому же вы не уверены, что это его сандалик.
– Да, в том-то и дело. Мне кажется, его, но, как вы правильно сказали, – столько времени прошло.
– Всего хорошего, Юлия.
Он протянул ей руку.
Ей показалось, что после такого откровенного разговора жест чересчур уж официален, но она и сама не особенно любила обниматься.
– Всего хорошего. Спасибо за пиццу.
– Всегда рад. После собрания позвоню.
Он посмотрел ей в глаза – чуть дольше, чем принято. Таким взглядом, что потом можно сколько угодно прикидывать – что же он хотел сказать? Повернулся и пошел прочь.
Она пошла к машине.
Медленно проехала через Марнес, мимо дома престарелых. Герлоф сейчас, наверное, сидит и пьет свой вечерний кофе… Темная церковь с высокой часовней, кладбище.
Интересно, женат ли он? Или же Леннарт Хенрикссон холостяк? Она так и не решилась спросить.