Мертвая зыбь

В конторе была даже маленькая кухня – мойка, двухконфорочная настольная электроплита, кофейная машина. Все было идеально чисто. Нержавеющая сталь мойки блестела, точно ее начистили пять минут назад. Вообще у Леннарта было уютно, насколько может быть уютно в казенном помещении, и тем более в полиции: красные лоскутные коврики, даже пара картин на стене. Низкий журнальный столик с креслами в углу, там они и присели поесть. Пиццу принесли через десять минут, не больше.

И разговорились. Странно, разговор почти сразу стал очень личным, даже интимным, ничем не напоминал вежливую болтовню двух малознакомых людей.

Юлия потом не могла вспомнить, кто из них первый начал откровенничать – Леннарт или она. Скорее всего, она.

– Я должна жить дальше. Если Йенс утонул – значит, утонул. Тело не нашли – значит, не нашли. Я могла бы с этим примириться. Такое и раньше бывало, вы правильно сказали. Пролив не отдает своих утопленников. Только почему… – Она помолчала, обдумывая, как сказать. – Почему он пошел к морю? Йенс же боялся воды, даже на берегу не любил играть. И как избавиться от мысли, что он пошел в другую сторону? В альвар? Я знаю, звучит надуманно, но Герлоф, например, уверен, что к морю он не подходил.

– Мы и в альваре искали, – тихо сказал Леннарт. – Искали везде.

– Знаю, знаю… Я все пытаюсь вспомнить – а мы встречались тогда? Вы и я?

Полицейских тогда было много, и все они слились в памяти в безымянный ряд мундиров. О чем-то они ее спрашивали, она механически отвечала. Неважно, кто они, какие они, молодые, старые, красивые, уроды – лишь бы нашли Йенса.

Прошло довольно много времени, прежде чем она осознала, что тоже была в числе подозреваемых. А не убила ли она собственного сына? Скажем, в припадке безумия? Убила и спрятала тело…

Леннарт покачал головой и виновато улыбнулся.

– Нет, мы с вами не встречались… и уж точно не разговаривали. Все контакты с вами и вашей семьей взяли на себя другие полицейские, а я руководил одной из групп поиска. И добровольцы помогали – чуть не весь Стенвик. Они прочесывали берег, а я на машине исколесил все окрестные дороги, альвар… не нашли. – Он вздохнул. – Жуткие были дни. Для меня особенно, я ведь тоже в жизни столкнулся… ну, может, не с точно такой ситуацией, но похожей, похожей… Мой отец… – Леннарт опять замолчал, и по всем признакам, продолжать не собирался.

– Я знаю, Леннарт, – осторожно сказала Юлия. – Мне рассказывала Астрид. Я знаю, что случилось с вашим папой.

Леннарт опустил голову.

– Что ж, никакого секрета здесь нет.

– И о Нильсе Канте. Сколько вам было лет, когда это случилось?

– Восемь. – Леннарт ответил так быстро, словно ждал вопроса. – Восемь лет. Я только пошел в школу. В Марнесе. Последние дни перед каникулами, солнце, жарко… настроение замечательное. И вдруг ребята вокруг… они уже что-то слышали – перестрелка в поезде, кого-то из марнесских убили… Кого – никто не знал. И только когда я пришел домой… там мама, ее сестры. Долго скрывали, потом все же рассказали.

Он замолчал, уставившись в какую-то неизвестную точку в пространстве. Мысли его были далеко в прошлом. Юлия представила его восьмилетним ребенком, ошеломленным, но, возможно, еще не понимающим, что потерял отца – навсегда. Безвозвратно, необратимо.

– А полицейским разрешают плакать?

– Почему же нет? Просто мы умеем отключать эмоции. Этому учат, – сказал он, на этот раз без улыбки. – Нильс Кант… я никогда с ним не встречался. Даже странно – жили в нескольких километрах. Он больше чем на десять лет старше меня. И он вдруг застрелил моего отца.

– А потом… что вы о нем думали? Нет-нет… дурацкий вопрос. Совершенно ясно. Без вопросов. Вы его ненавидели.

Она попыталась представить, как бы себя повела, если бы встретилась лицом к лицу с убийцей Йенса, и не представила.

– Да, разумеется, я ненавидел Нильса Канта всеми фибрами души, как когда-то выражались. Но и боялся… Я помню этот страх. Уснуть не мог. Боялся, что он вернется на Эланд, чтобы убить и меня, и мою маму. И долго не мог избавиться от этих страхов.

– Кое-кто утверждает, что он жив, – тихо сказала Юлия. – Вы слышали такие разговоры?

– Кто жив?

– Нильс Кант.

– Жив? Это невозможно.

– Невозможно… Я тоже в это не верю…

– Канта нет в живых, – убежденно сказал Леннарт и отрезал большой кусок пиццы.

– Я же говорю – и я не верю. Но Герлоф о нем все время говорит… похоже, старается убедить меня, что это Кант похитил Йенса. Йенс в тот день встретил Канта, который к тому времени уже лежал в гробу больше десяти лет.

– Кант погиб в шестьдесят третьем. Гроб сюда привезли из Боргхольма. Осенью. И еще… конечно, это не для распространения, но полиция в Боргхольме вскрывала гроб. Под большим секретом. Не знаю, почему они делали из этого тайну – может, боялись Веры Кант… или сильно уважали. У нее денег было – куры не клюют. А земель и того больше.

– И что? Было там тело?

Леннарт кивнул.

– Я сам видел, – тихо сказал он. – Это тоже щепетильный факт, так что… в общем, когда привезли гроб…

– На одном из сухогрузов Мальма, – вставила Юлия.