Она узнала рвение в его голосе, тон, который он любил использовать, когда думал, что ей больше всего нужно подбодрить. Обычно она соглашалась с оптимистичным притворством, с его решимостью, что любой наполовину наполненный стакан на самом деле наполовину полон. Но она не собиралась соглашаться с ним сегодня, не тогда, когда уже нельзя было отрицать, что стакан почти пуст.
— Я так не думаю, дорогой, — тихо сказала она. Он посмотрел на нее, удивленный уверенностью ее тона, и она увидела страх в его глазах.
— Вчера я видела мистера Нирака, — сказала она. Ее консультант.
— Вы не сказали, что собираетесь, — запротестовал он. — Я бы взял тебя.
— Я знаю, — сказала она. — Но я вполне способен добраться туда самостоятельно. Особенно, когда у тебя много работы. Настоящую причину она не назвала: она хотела увидеться с консультантом наедине, чтобы услышать правду, не смягчившись настойчивым оптимизмом Чарльза.
— Так что же сказал старый шарлатан?
Она потянулась через стол и положила свою руку на его. — Он сказал, что теперь это ненадолго.
— О, — рефлекторно сказал он, и она увидела, как поникли его плечи, и как он не смотрит ей в глаза.
Он был сильным, помог ей пережить все эти годы болезни, дразнил ее, дразнил ее, заставлял смеяться, всегда рядом, когда бы она ни поддалась искушению поддаться отчаянию. Теперь она должна была быть сильной ради него.
— Я хотел, чтобы ты знал, что теперь я тоже знаю. Я хотел чувствовать, что ни один из нас не должен притворяться. С тобой все впорядке?' — мягко спросила она.
Он кивнул, опустив глаза. Она видела, что он изо всех сил пытается сохранить контроль. Наконец он поднял голову и посмотрел на нее. 'Есть что-нибудь, что вы хотите? Что-нибудь, что я могу вам дать? Возможно, кого-то, кого вы хотели бы увидеть. Твоя сестра?'
Она усмехнулась. «Рут будет рядом, нравится мне это или нет. Но нет, больше всего мне бы хотелось, чтобы ты был здесь и мальчики. Только семья. Она колебалась. — И если это возможно, я хотел бы быть здесь, дома, когда… это закончится. Я видел достаточно больниц, чтобы хватило на всю жизнь. Она улыбнулась непреднамеренной игре слов.
— Конечно, — сказал он.
— Есть еще кое-что. Это связано с… после. Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что у тебя будет жизнь. Он выглядел удивленным и, казалось, собирался заговорить, но она опередила его. 'Я серьезно. Я хочу быть уверенным, что ты не упадешь на землю — я знаю тебя, Чарльз. Если есть хоть малейший шанс, ты будешь работать по восемнадцать часов в день и спать в своем жутком клубе. Но это нехорошо. Ты должен пообещать мне, что не сделаешь этого. Мальчикам ты нужен, во-первых, поэтому ты не должен прятаться. Это всегда было для них счастливым домом; Я не хочу, чтобы это закончилось только потому, что меня больше нет. Я хочу, чтобы ты был здесь ради них, Чарльз, и я не хочу, чтобы ты вечно жил один. Вы еще молоды, знаете ли.
— Вряд ли, — сказал он с хрипом в горле.
Не испугавшись, она продолжала говорить. «Мне нравится думать, что у тебя останутся счастливые воспоминания о нашем времени вместе и о том, как весело мы провели время. Но жизнь здесь, чтобы жить; если я чему-то и научился из всего этого, так это именно этому. Я не хочу, чтобы ты жил с призраком, Чарльз. Она наклонилась, хотя спина болела так сильно, что ей приходилось бороться, чтобы не вздрогнуть. Глядя ему в глаза, она сказала: «Обещаешь мне это?»
Теперь он оглянулся на нее, чувствуя, что она нуждается в нем. Она заметила, что его глаза были влажными, и он моргнул раз, затем дважды, пытаясь сдержать слезы. — Все в порядке, — прошептал он наконец, — обещаю.
Она откинулась назад и слегка вздрогнула. «Мне холодно. Вы не возражаете, если мы сейчас войдем?
ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ
Слава Богу, она наконец ушла. Ему почти удалось удержать женщину на расстоянии, но ее визит очень, очень напугал его. Она ясно дала понять, что что-то знает. Узнала ли МИ-5 то, что ему удавалось хранить в секрете десять лет? Но почему она продолжала спрашивать о сирийской разведке, или это был просто слепой ответ?