Мертвая хватка

– Разумеется. Рекомендации. Но я имею в виду личную жизнь и чем она занималась раньше, до приезда в Австралию. Могла делать что угодно и быть кем угодно.

Например уличной проституткой, мысленно добавила Берди. Интересно, если в биографии Мэй обнаружатся подобные страницы, Макс изменит свое отношение к ней? Скорее всего нет. Но вот если Мэй ни слова об этом не сказала, ситуация меняется.

– По-моему, данные вопросы должны волновать исключительно Макса, – чопорно ответила Берди и ужаснулась собственному лицемерию.

Дуглас презрительно усмехнулся:

– Макс не видит ничего дальше симпатичных сисек, да и не хочет видеть. – Он потер переносицу и посмотрел в пространство. – Честно говоря, мне наплевать. По мне, так пусть старый бабник делает что хочет и проваливается в любое дерьмо, но Уэнди волнуется. Поселилась здесь, чтобы хоть немного присмотреть за отцом. Кстати, никакого ремонта в ее доме нет. И… ты же знаешь старушку Уэнди. Она сводная сестра, но всегда хорошо относилась ко мне. Почти по-матерински. Поэтому я и пообещал ей, что поговорю с тобой. – Дуглас повернулся, взглянул в лицо Верити и взмахнул рукой. – Попрошу, чтобы ты по возможности выручила нас. Ради старой дружбы. Гонорар, разумеется, за нами. – Дуглас сунул руку в карман и принялся нервно звенеть мелочью.

Промелькнула заманчивая мысль: почему бы его не обнадежить? Если Дуглас поверит, будто она работает на него, то, вероятно, признается в авторстве анонимных писем. И все же Берди не решилась на столь вероломный шаг: в этом и заключается одна из трудностей работы с людьми, чья жизнь каким-то образом переплетается с твоей собственной. Дуглас ей совсем не нравился, а Уэнди не вызывала ничего, кроме скуки и безразличия, однако с обоими ее связывали долгие, пусть и прохладные, отношения. Следить за ними по просьбе Макса – одно, и совсем иное – обманом добиться откровенности и предать их.

Берди решила мужественно принять поражение и произнесла, прищурившись за толстыми стеклами очков (так проще врать):

– Прости, Дуглас. Рада бы помочь, но очень занята книгой Макса. Было бы неправильно одновременно приняться за другую работу, так тесно с ним связанную.

Дуглас слегка покраснел и, отвернувшись, пробормотал:

– Раньше ты не отличалась излишней педантичностью.

«Ты даже не представляешь степень моей педантичности, – подумала Берди. – Только что отказалась от возможности выполнить задание в рекордно короткий срок и благополучно отсюда убраться. – И добавила, глядя на запущенный сад, где деревья давно скрылись под плотным покрывалом лиан: – Что было бы желательно». Клаустрофобия уже давала себя знать: с одной стороны жизненное пространство ограничивалось бескрайним океаном с острыми скалами и вечным гулом волн, с другой – разрослись непроходимые джунгли, а в середине высился полный загадок дом, где даже кондиционер был не в состоянии разогнать духоту и напряжение.

Берди посмотрела на часы: ровно пять. Макс сказал, что Мэй освобождается от сеансов с Бервин в половине пятого, и предложил побеседовать с ней:

– Возможно, она тебе откроется, расскажет о своих тревогах. Подруга. Молодая современная женщина, свободная от предрассудков. Сама понимаешь. Она хорошо относится к Бервин, они много разговаривают, но о письмах не упоминала. Наверное, Мэй не захотела ей признаться: все-таки Бервин моя жена: вдруг передаст мне. Мэй – нежная, наивная, честная девочка, к тому же полностью доверяет мне. Но, похоже, не хочет беспокоить и огорчать, особенно если подозревает, что эти записки – дело рук кого-то из домашних.

Что ж, пожалуй, можно попробовать вызвать Мэй на разговор. Берди неторопливо вернулась в дом, закрыла дверь в раскаленный сад, ощутила прохладу кондиционера и мгновенно встряхнулась, ожила. Постояла в гостиной, внимательно посмотрела по сторонам. Дверь кабинета, разумеется, оставалась плотно закрытой, но портрет хозяина над камином как бы наблюдал за пустующим пространством. Раздвижные стеклянные двери к бассейну оставались сомкнутыми, и за ними голубело гладкое зеркало воды. Лишь слева, со стороны кухни, доносились едва слышные звуки. Там кто-то работал.

Оказалось, что Мэй. Она сняла черный костюм, в котором позировала, и надела мягкие зеленые брюки с белой рубашкой. Тонкую золотистую шею обхватывал простой плетеный черный ремешок. Волосы спускались на спину свободной косой. Выглядела она очень изящной, усталой и молодой. Двадцать пять лет, уточнила Клаудиа Бадд. На вечеринке это показалось возможным, а сейчас, в домашней одежде, можно было дать и пятнадцать. Мэй резала овощи на огромной гранитной рабочей поверхности. На стене, над склоненной головой, сверкали кастрюли и сковородки. Услышав шаги, она слегка вздрогнула.

– Прости, – беззаботно промолвила Берди. – Я не хотела тебя напугать.

Мэй не ответила, продолжая работать. Маленькие руки ловко бросили на разделочную доску новую порцию овощей. Наверное, какой-то сорт шпината, подумала Берди и облокотилась на консоль, приняв свободную, приглашающую к дружеской беседе позу.