Мерцание во тьме

— …Почему вы решили, что это подражатель? — спросила я его, сгорбившись над остывшим кофе. — Мы ведь пока что почти ничего и не знаем.

— Время и место. Две пятнадцатилетние девочки, что соответствует жертвам вашего отца, похищены и убиты за какие-то несколько недель до годовщины исчезновения Лины Родс. Плюс то обстоятельство, что дело происходит в Батон-Руже, где теперь проживает семья Дика Дэвиса.

— Но есть ведь и разница. Тела жертв моего отца так и не нашли.

— Верно, — согласился Аарон. — Но, я думаю, подражатель как раз хочет, чтобы их нашли. Ему нужно, чтобы его усилия оценили. Тело Обри он бросил на кладбище, где ее видели в последний раз. Понятно, что его должны были вскоре обнаружить.

— Да, но ровно об этом и речь. Это не похоже на то, что делал отец. Скорее уж преступник случайно наткнулся на Обри, убил ее на месте, да там же и оставил. В этом преступлении не видно никакого расчета.

— Место, где он ее бросил, чем-то важно. Оно имеет особое значение. Может быть, он оставил рядом с телом улики, чтобы их нашли…

— Для моего отца «Кипарисовое кладбище» не имело никакого особого значения, — возразила я, раздражаясь. — А время убийства — не более чем совпадение.

— По-вашему, то, что вторую девочку, Лэйси, похитили в нескольких минутах от вашего офиса, тоже совпадение?

Я не нашлась что ответить.

— Не удивлюсь, Хлоя, если окажется, что этот персонаж уже крутился где-то неподалеку от вас. Подражатели — у них ведь всегда имеется причина для подражания. Может статься, они восхищаются тем, кого пытаются повторить, а может, напротив, презирают его, — но в любом случае копируют его стиль. Его жертв. Пытаются стать тем убийцей, что был до них, а быть может, даже превзойти его.

Я приподняла брови и сделала глоток кофе.

— Подражатель убивает оттого, что одержим личностью другого убийцы, — продолжил Аарон, сложив руки на столе и наклонившись вперед. — Он все про него знает, а следовательно, может оказаться, что он знает и вас. Наблюдает за вами. Он мог видеть, как Лэйси от вас выходит. Я всего лишь прошу вас довериться собственным ощущениям. Быть настороже и прислушиваться к тому, что подсказывает вам инстинкт.

Я подумала про «Кипарисовое кладбище», про ощущение, будто за мной наблюдают, которое испытывала, подходя к машине и по дороге в офис. Заерзала на стуле, чувствуя все возрастающее беспокойство. Разговоры об отце всегда заставляли меня испытывать вину, вот только я никогда не могла понять, за что именно. За то, что предала его, что единственная из всех указала на него, и в результате он оказался за решеткой до конца своих дней? Или за то, что у меня с ним одна кровь, одна ДНК, одна фамилия? Сколько раз, когда речь заходила об отце, я чувствовала неодолимое желание просить прощения. Просить у Аарона, у родителей Лины, у всего Бро-Бриджа. У всех вокруг — за то, что существую на свете. В мире было бы куда меньше боли, если б Ричард Дэвис вообще не родился…

Однако он родился, а следом за ним и я.

Чувствую рядом движение и поворачиваю голову к Патрику, который не спит и смотрит на меня. Наблюдает за мной, за тем, как движутся мои обращенные к потолку глаза, пока я прокручиваю в голове разговор с Аароном.

— Доброе утро. — Голос у него все еще сонный, он вздыхает, охватывает меня руками и прижимает к себе. — О чем задумалась?

— Да ни о чем, — отвечаю я, тоже прижимаясь поближе. Трусь о его бедра и улыбаюсь: в меня упирается что-то твердое. Изогнувшись, я поворачиваюсь к нему, охватываю его ноги своими — и вот мы уже в полусонном молчании занимаемся любовью. Наши тела, чуть влажные от утреннего пота, прижаты одно к другому; Патрик впивается в меня крепким глубоким поцелуем — язык прямо у меня в глотке, зубы давят на губу. Его руки шарят по моему телу, по бедрам, животу, минуют грудь и приближаются к горлу.

Я отвечаю на поцелуи, стараясь не обращать внимание на руки у себя на шее. Мне хотелось бы, чтобы он перенес их куда-то еще, куда угодно… Но Патрик этого не делает. Не убирает руки, а сам продолжает двигаться — резче и резче, быстрей и быстрей. Руки начинают давить. Я с криком отталкиваюсь от него и поспешно отодвигаюсь в сторону, как можно дальше.

— Что такое? — спрашивает он и садится, ошеломленно глядя на меня. — Я сделал тебе больно?

— Нет, — говорю я, чувствуя, как колотится сердце. — Нет, не больно. Просто…

Смотрю на него, на его озадаченное лицо. На беспокойство во взгляде, что он все-таки причинил мне боль, на обиду, которую он не может не чувствовать при мысли, что я вырвалась из его объятий, будто его пальцы были горящими спичками, обжегшими мне кожу. Потом вспоминаю, как он целовал меня вечером на кухне. Как трогал пальцами трепещущую жилку под челюстью, как ласково, но твердо взял за шею…

Я валюсь обратно на подушку и вздыхаю:

— Прости меня. — Крепко зажмуриваю глаза. Надо выбросить это из головы. — Что-то я сегодня сильно напряжена. Дергаюсь без видимой причины.