Мерцание во тьме

«После приема Лэйси должна была отправиться пешком к подруге, чтобы провести у нее уик-энд, но так у нее и не появилась».

Камера переключается на женщину — согласно титрам, это мать Лэйси. Она рыдает в экран, объясняя, что подумала, будто Лэйси выключила телефон, как она зачастую делает. «Она не такая, как другие дети, которых от «Инстаграма» не оторвать. Лэйси время от времени нужно отключиться. Она очень чувствительная». Мать вспоминает, как обнаруженное тело Обри послужило ей катализатором, чтобы официально объявить о пропаже дочери, и, как это характерно для женщин, чувствует необходимость защитить себя, доказать всему миру, что она хорошая и внимательная мать. Что она ни в чем не виновата. Я слушаю, как она всхлипывает — «мне и в страшном сне не могло присниться, что с Лэйси что-то случилось, иначе я тут же заявила бы о ее исчезновении…» — когда на меня обрушивается осознание: Лэйси ушла с приема в пятницу днем, с приема, который вела я, но так и не появилась там, где ей следовало. Выйдя из моей двери, она исчезла; следовательно, этот офис, мой офис — последнее место, где ее видели живой, а я сама — тот последний человек, кто ее видел.

— Доктор Дэвис?

Я оборачиваюсь. Голос принадлежит не Мелиссе, которая стоит у себя за столом, уставившись на меня и сжимая в руке гарнитуру. Голос низкий, мужской. Я стреляю глазами в сторону дверного проема и понимаю, что сразу за дверью стоят двое полицейских. Я судорожно сглатываю.

— Да?

Они одновременно шагают внутрь, и тот, что слева, пониже ростом, поднимает руку с жетоном.

— Меня зовут детектив Майкл Томас, а это мой коллега, Колин Дойл, — говорит он, дергая головой в сторону крупного мужчины справа. — Мы хотели бы поговорить с вами об исчезновении Лэйси Деклер.

Глава 14

В полицейском участке было жарко — до неприятности жарко. Помню, что по всему кабинету шерифа были расставлены миниатюрные вентиляторы, гонявшие во всевозможных направлениях затхлый воздух, и наклеенные на стол шерифа разноцветные бумажки для записей трепетали под теплым ветерком. Угодившие под перекрестный обстрел короткие прядки у меня на висках щекотали мне щеки. На шее шерифа Дули одна за другой проступали капли влаги и впитывались в воротник, оставляя темные мокрые пятна. Первый осенний день уже почти миновал, но жара все еще оставалась невыносимой.

— Хлоя, детка, — сказала мама, сжимая мои пальцы потной ладонью, — пожалуйста, покажи шерифу то, что показала мне сегодня утром.

Я опустила взгляд на шкатулку у себя на коленях, чтобы не встречаться с ним глазами. Не хотела я ему показывать. Не хотела, чтобы он знал то, что знаю я. Чтобы увидел то, что видела я, то, что находится в шкатулке, — поскольку как только он увидит, всему конец. Все необратимо изменится.

— Хлоя.

Я подняла глаза на шерифа, который наклонился сейчас ко мне поверх стола. Голос у него был глубокий и грубый, но и ласковый при этом тоже — наверное, из-за тягучего южного акцента, его ни с чем не спутать; каждый звук густой и медленный, точно капля патоки. Он смотрел на шкатулку у меня на коленях, старинный деревянный ящичек, где мама хранила свои серьги и оставшиеся от бабушки брошки, пока отец на прошлое Рождество не подарил ей новую. Внутри была фигурка балерины; когда открываешь крышку, она начинала вращаться, танцевать под негромкий позвякивающий мотив.

— Не бойся, радость моя, — сказал он, — ты все правильно делаешь. Просто расскажи мне обо всем с самого начала. Где ты нашла эту шкатулку?

— Мне сегодня утром было скучно, — начала я, крепче прижав ее к животу и ковыряя ногтем расщепившуюся древесину. — На улице жара, наружу мне не хотелось, вот я и решила поиграть с косметикой, прическу себе накрутить, все такое…

На моих щеках выступил румянец, но и мама, и шериф сделали вид, будто ничего не замечают. Я всегда вела себя по-мальчишески и предпочитала активные игры с Купером во дворе возне с прической, но после той самой встречи с Линой стала обращать внимание на такие свои свойства, которыми раньше совершенно не интересовалась. На то, как выпирают ключицы, если зачесать волосы назад, или как губы кажутся более пухлыми, когда хорошенько намажешь их ванильным бальзамом. Тут я выпустила шкатулку из рук и вытерла рот предплечьем, внезапно осознав, что бальзам-то никуда не делся.

— Я понял, Хлоя. Продолжай.

— Ну, я пошла к маме с папой в спальню, стала копаться в шкафу… Но я ничего такого не искала, — добавила я, кинув взгляд на маму. — Честное слово, просто думала взять косынку или что-то такое, волосы подвязать, и тут вижу твою шкатулку с бабушкиными заколками…

— Все в порядке, детка, — прошептала она, по ее щеке скатилась слеза. — Я не сержусь.