Направляюсь к дверям — в одной руке кофе, в другой сумочка — и выхожу наружу, во влажный утренний воздух. Просто удивительно, что со мной способна сделать единственная эсэмэска от Патрика — как мысли о нем меняют мое настроение, мой взгляд на жизнь. Я чувствую прилив сил, словно душ смыл не только грязь из-под ногтей, но и связанные с ней воспоминания; впервые с того момента, как я увидела изображение Обри Гравино на экране телевизора, нависшее надо мной ощущение неминуемой угрозы практически испарилось.
Я начинаю чувствовать себя нормально. Чувствовать безопасность.
Я сажусь в машину и завожу мотор; дорога до работы знакома до автоматизма. Радио не включаю, зная, что не устою перед искушением найти новостной выпуск и узнать малоприятные подробности насчет обнаруженного тела Обри. Мне не нужно их знать. Я не хочу. Вероятно, эта новость появилась на первых полосах, пропустить ее не получится. Но я пока что хотела бы остаться чистой. Подъехав к офису, открываю входную дверь, внутри горит свет — регистраторша уже здесь. Войдя в приемную, я разворачиваюсь к ней, ожидая, как обычно, увидеть на ее столе большой стакан кофе из «Старбакса», услышать ее мелодичное приветствие.
Но вижу совсем другое.
— Мелисса, — говорю я, застыв на пороге. Она стоит посреди офиса, ее щеки покрыты красными пятнами. Она плакала. — С тобой все в порядке?
Мелисса трясет головой — «нет» — и прячет лицо в ладонях. Я слышу, как она шмыгает носом, потом начинает подвывать, не отнимая рук от лица; слезы просачиваются между пальцами и капают на пол.
— Какой ужас, — говорит она, снова тряся головой, еще и еще. — Вы видели новости?
Я чуть расслабляюсь и выдыхаю. Она говорит про тело Обри. На долю секунды я чувствую раздражение. Я не хочу сейчас про это разговаривать. Я хочу оставить это в прошлом, забыть о нем. Шагаю мимо нее вперед, к двери своего кабинета.
— Да, видела, — говорю, вставляя ключ в замок. — Ты права, это ужасно. Но по крайней мере у родителей теперь есть определенность.
Она отнимает ладони от лица и озадаченно на меня смотрит.
— Тело, — уточняю я. — Они все-таки его нашли. Так не всегда бывает.
Мелисса знает про моего отца, про мое прошлое. Знает про девочек из Бро-Бриджа и про то, как их родителям так и не довелось увидеть тела. Если взвешивать убийства на рычажных весах,
Мелисса снова шмыгает носом:
— Вы это… вы это про что?
— Про Обри Гравино, — говорю я резче, чем хотелось бы. — Ее тело обнаружили в субботу на «Кипарисовом кладбище».
— А я не про Обри, — медленно произносит она.
Я поворачиваюсь к ней — теперь уже и сама с искаженным лицом. Ключ все еще в замке, но я его не провернула. Рука вяло зависла в воздухе. Мелисса подходит к журнальному столику, берет черную коробочку пульта и направляет на вмонтированный в стену телевизор. Обычно я прошу, чтобы в приемные часы телевизор был выключен, но сейчас она включает его, экран оживает, и на нем обнаруживается еще один ярко-красный заголовок.
Над полосой бегущей строки — новое девичье лицо. Я вглядываюсь в черты. Песочного цвета волосы скрывают голубые глаза и такие же светлые ресницы; белая, словно фарфоровая кожа усыпана неяркими веснушками. Белизна ее лица завораживает — кожа словно у куклы, прикоснуться страшно, — но тут я резко выдыхаю и роняю руку.
Я узнала ее. Эта девочка мне знакома.
— Я про Лэйси, — говорит Мелисса, глядя в глаза девочке, три дня назад сидевшей перед ней в этой самой комнате; по щеке ее катится слеза. — Лэйси Деклер пропала.
Глава 13
Робин Макгилл была второй девочкой моего отца, его сиквелом. Она была тихой, немногословной, бледной и тоненькой, словно тростинка, а в сочетании с волосами ярко-закатного цвета больше всего напоминала ходячую спичку. На Лину Робин не походила ни в каком доступном воображению смысле, но это ничего не значило. И не спасло ее. Потому что спустя три недели после исчезновения Лины пропала и Робин.