Мерцающий огонь

Я сидела, обхватив колени руками, прямо на холодном полу, прикованная цепью к железному кольцу в стене. Тогда я впервые поняла, что такое настоящий ужас – тот, что напрочь лишает человека покоя, тот, что бьется под кожей беспрерывной дрожью и обещает кошмары на всю оставшуюся жизнь. У меня зуб на зуб не попадал, пот лил ручьем, но я тщилась сохранять спокойствие и убеждала себя в том, что смогу вынести все, чему бы они меня ни подвергли. Ожидание страшнее всего…

Я повторяла эти слова снова и снова, пыталась отыскать в душе силы и мужество, но даже дрожь унять не могла.

Наконец за мной пришли, но я не чувствовала себя хоть в малейшей степени готовой. Я была до безумия напугана. С моих запястий сняли кандалы, и я встала, стараясь держать голову высоко, пока охранник вел меня в камеру для допросов. Там меня ждал офицер гестапо в черном гражданском костюме. Его звали Генрих Кляйн.

– Я не в последний раз задаю тебе этот вопрос, – проговорил Кляйн. – И не в последний раз прикладываю к твоей спине эту раскаленную кочергу. Кто такой Серый Призрак? Назови мне имя – и все закончится.

Я была без рубашки, мои запястья приковали к свисающему с потолка крюку для мяса. Ребра болели от многочисленных ударов.

– Повторяю: я не знаю, кто он такой, и не знаю его информаторов. Прошу вас…

Силы покидали меня. Больше всего я боялась, что не выдержу и сломаюсь.

И я наконец решилась. Вытащила козырь из рукава:

– Мне нужно поговорить с обер-лейтенантом Людвигом Альбрехтом из 31-й пехотной дивизии. Вам это имя что-то говорит? Пожалуйста. Он знает меня.

Что ж. Слово не воробей. Я понятия не имела, что из этого выйдет, но больше мне ничего не оставалось.

Мне показалось, что моя просьба заинтересовала Кляйна. Он придвинулся ближе, оказавшись в паре сантиметров от моего лица.

– И что у тебя к нему за дело?

– Сообщение.

– Я весь внимание. Я прослежу, чтобы он его получил.

– Нет. Это личное.

Маленькие глазки Кляйна сузились еще сильнее:

– Почему бы нам не прийти к соглашению? Заговоришь – и я немедленно свяжусь с Альбрехтом.

– Нет, – покачала головой я. – Я буду говорить только в его присутствии.

Казалось, Кляйн впервые воспринял мои слова всерьез. Или, возможно, просто смирился с тем, что в одиночку ему меня не сломать. Меня избивали, много минут топили в ледяной воде, жгли раскаленной кочергой. Но каждый раз, когда Кляйн подходил достаточно близко, я поднимала голову и плевала ему в лицо.

– Уведите ее, – приказал он стоявшему у двери охраннику. – Пусть поспит ровно час. А затем продолжим.

Как только меня сняли с раскачивающегося крюка, я обессиленно рухнула на пол. Охранник подхватил меня и выволок за дверь. Ноги меня не слушались, подкашивались при каждом шаге.

– Ты заговоришь! – крикнул Кляйн мне вслед.

Как же ему хотелось, чтобы последнее слово осталось за ним! Я не стала лишать его этой надежды – мне нужно было беречь силы.

Заснуть я так и не смогла – тело ныло от беспрерывной тупой боли. Мне удалось лишь коротко задремать – но даже этого мгновения хватило, чтобы перед моим внутренним взором снова возник тот сон… Я плыла в лодке вниз по Темзе. Передо мной сидел, улыбаясь, Людвиг с веслами. Воздух был подернут плотной влажной дымкой, вода искрилась солнечными бликами. Крошечные насекомые сновали по ее поверхности, словно маленькие феи.

Из забытья меня вырвал оглушительный лязг. Вошедший в камеру охранник приказал мне встать. Ему пришлось поднять меня, потому что я была слишком слаба, чтобы держаться на ногах. Меня протащили по трем лестничным пролетам и заволокли в кабинет в конце длинного коридора.

Слабая, обезвоженная и едва способная ходить, я уже не могла держать голову так высоко, как мне хотелось. Меня захлестнула изнуряющая волна страха – я вошла за охранником в кабинет, не смея поднять глаза. Он усадил меня на стул. Болезненные ожоги опалили спину – и я рефлекторно сдвинулась на край стула. Даже облепившая мою обожженную, взмокшую кожу рубашка причиняла мучительную боль.

Наконец я подняла глаза. Кляйн сидел за своим столом. У окна стоял, спиной ко мне, еще один офицер в форме. Он глядел на залитую солнцем парижскую улицу. Потом этот офицер обернулся – и меня прошибла ни с чем не сравнимая дрожь. В то же мгновение истерзанный войной мир исчез, а моя боль растворилась в прошлом. Это был он. Людвиг, моя любовь, стоял прямо здесь, в этой комнате. И я точно знала, что не сплю.

Глава 28

Вся моя храбрость и бравада вмиг покинули меня. Я совершенно расклеилась, окончательно и бесповоротно. По моим щекам потекли слезы. Я наклонилась на стуле, громко, безудержно рыдая. Не знаю, плакала я от радости, или облегчения, или разочарования в себе – из-за того, что не сумела сохранить видимость силы и непокорности. Вероятно, я рыдала от всего понемногу.

Когда я наконец взяла себя в руки и перестала плакать, то сквозь пелену слез увидела, что Кляйн сидел, откинувшись на спинку стула, и торжествующе улыбался.

Это подействовало на меня отрезвляюще, словно выплеснутое в лицо ведро ледяной воды.