Мерцающий огонь

– Именно то, о чем ты думаешь. В Берлине я встретилась с Гансом Бухманном, человеком, которого все считали Серым Призраком.

– Это он тебе дал? – догадался папа. – Точь-в-точь как у бабушки.

– Да – и это не совпадение. Ганс знал Людвига. Они дружили с детства, и он рассказал мне, что Людвиг был не тем, за кого мы его принимали. Совсем не тем. Он был хорошим человеком, папа. Он сражался против Гитлера, а не за него.

Папа повернулся, чтобы посмотреть мне в глаза:

– Не понимаю. Как так?

– Он был членом немецкого Сопротивления, – объяснила я. – Но этого не знал никто, кроме Ганса.

Папа растерянно нахмурился:

– Он был членом Сопротивления?

– Да.

– Как ты узнала?

– Разыскала в Берлине Ганса, – пояснила я. – И он показал мне шкатулку. Он хранил ее на чердаке все эти годы. – Я помолчала, припоминая нашу встречу. – Поначалу он принял меня за бабушку. Сказал, что у нас с ней одно лицо.

– Это правда. Ты очень на нее похожа. – Папа смотрел на меня завороженно, словно никак не мог осмыслить эту новость.

Я открыла шкатулку:

– Загляни внутрь. – Я повернула ее к нему, и он начал перебирать то, что Людвиг хранил в память о бабушке: фотографии, газетную вырезку.

– Ты только посмотри на все это, – восхищенно протянул папа.

Я молча наблюдала, как он рассматривает фотографии и изучает корешки билетов в театр и кино.

– Очевидно, шкатулка что-то для него значила, – сказал папа, – раз он ее хранил. Но это его не оправдывает. Я не могу простить ему того, что произошло в штаб-квартире гестапо, – он ведь позволил им пытать ее. Она моя мать, и меня убивает одна только мысль о том, что они с ней делали.

– Меня тоже, – согласилась я, – но он правда спас ее, папа. Это он организовал засаду на тюремный фургон. Он подстроил ее спасение, и единственная причина, по которой она не знала об этом, заключалась в том, что он боялся за нее. Она бы отказалась улетать, если бы узнала. И, вероятно, он был прав. Она так бы и сделала. Она осталась бы во Франции и попыталась с ним связаться. Она поставила бы под угрозу не только свою свободу, но и жизнь.

У папы отвисла челюсть.

– Значит, все это – благодаря ему? – пробормотал он. – Но что же с ним стало?

Я опустила взгляд:

– Мне очень жаль, папа. Не хочется мне быть гонцом, который приносит плохую весть, но он не пережил войну. Они каким-то образом узнали, что он сделал, и арестовали его на следующий же день. Ганс сказал, что его казнили там же, в штаб-квартире гестапо. За пару дней до прибытия союзников и капитуляции немцев. Если бы его продержали там чуточку дольше…

Папа, вцепившись в руль, откинул голову на спинку сиденья. Долгое, мучительное мгновение он сидел так, недоверчиво моргая.

– Это еще не все, – сказала я.

– Не все?

– Да.

– И многого я еще не знаю?

Слова застряли у меня в горле, но я заставила себя продолжать:

– Он написал бабушке письмо и спрятал его в потайном отделении. – Я нашла в шкатулке кнопку, нажала на нее и открыла ящик. – Почитай лучше сам. А затем поедем домой и покажем бабушке.

Потянув за ленточку, я достала письмо и передала его отцу. Он развернул его и принялся читать.

Когда он дошел до последней строчки, по его лицу текли слезы:

– Боже мой!

Я понимающе сжала его плечо:

– Мне так жаль. Я понимаю, как больно это узнать. И тебе, и бабушке. Ты так и не успел с ним познакомиться, а бабушка так и не узнала правды. Она прожила всю свою жизнь, считая, что ему было плевать на нее, что он был монстром и предал ее, что влюбиться в него было ошибкой. Но это не так. Твой настоящий отец был замечательным человеком.

Папин голос дрогнул, его глаза наполнились слезами:

– Жаль, что мне не довелось встретиться с ним, узнать его. Мне просто не дали такой возможности.

Он заплакал – и я заплакала вместе с ним, потому что не вынесла вида его слез. Но я не пыталась его успокоить, терпеливо ожидая, когда он выплачется.

– Джек был замечательным отцом, – сказал он, и его голос, подернутый глубокой печалью, снова дрогнул. – Я не жалею, что именно он меня вырастил. Но я так хотел бы…

– Я знаю, папа. Знаю.

Он потянулся ко мне, и мы обнялись.

Мгновение спустя он снова откинулся на спинку сиденья, изо всех сил стараясь взять себя в руки. Он достал из кармана носовой платок, вытер залитые слезами щеки и высморкался.

– Ты думаешь, нам стоит показать ей это письмо? – спросил он.

Этот вопрос ударил меня как обухом по голове.

– Да, конечно. Почему нет? Ты не согласен?

– Я не знаю, – ответил он. – Тебя не было неделю – за это время она успокоилась и ни разу не вспоминала о прошлом. Она была счастлива, Джиллиан. Счастлива с Джеком. Верила, что он лучший мужчина на свете, что они были предназначены друг другу. Но если она прочтет это письмо, то, возможно, пожалеет, что все сложилось так, как сложилось. Пожалеет, что вообще села в тот самолет. Возненавидит себя за то, что потеряла веру в Людвига. За то, что не попыталась его спасти.

Я задумчиво посмотрела вдаль:

– Не то чтобы я об этом не думала. Но я все равно считаю, что она должна узнать правду.

Лицо папы сделалось пепельно-серым:

– Думаешь, так будет лучше?

Я сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться: