Читаем Мерсье и Камье полностью

– Столько всего могло случиться, – сказал Камье. – Ты мог его искать, но понапрасну, найти его и опять потерять или даже выбросить, подумав: «Не имеет смысла с ним возиться» или: «На сегодня хватит с меня, а завтра будет видно», да мало ли что.

– Я его искал, но напрасно, – сказал Мерсье, – долго, терпеливо, тщательно и безуспешно.

Он преувеличивал.

– Разве я тебя спрашиваю, как именно ты исхитрился сломать зонтик? – сказал Мерсье. – Или до какой степени ты обезумел, чтобы его выбросить? Я осмотрел множество разных мест, опросил множество народу, воздал должное невидимости вещей, переменам, какие приносит время, склонности человеческой, а значит, и моей к слабости и лжи, к желанию порадовать ближнего и уязвить его, но с тем же успехом, ровно с тем же, я мог бы сидеть где угодно сложа руки, потому что это не имеет никакого значения, и еще поискать средство против никуда не ведущих подходов, шаркающих шлепанцев и звякающих ключей, которое было бы получше, чем вопли, беготня, одышка, окрики.

– Какая определенность, – сказал Камье.

Мерсье продолжал:

– Почему мы упорствуем, Камье, к примеру, ты да я, когда-нибудь ты задавал себе подобный вопрос, раз уж ты их задаешь в таком количестве? Неужели то немногое, что от нас осталось, надо ввергать в тоску бегства и в грезы об освобождении? Не брезжит ли перед тобой, как передо мной, возможность приспособиться к этой бессмысленной муке, мирно дожидаться палача, как ратификации фактического положения дел?

– Нет, – сказал Камье.

– Мне часто случалось, – сказал Мерсье, – сожалеть на концерте о том, что музыка смолкла, потому что она мне весьма нравилась, но тут же я как ни в чем не бывало отправлялся на боковую, потому что был утомлен.

Они задержались на краю широкого открытого пространства, возможно, площади, где царила суматоха, метались огни, извивались тени.

– Повернем обратно, – сказал Мерсье. – Эта улица очаровательна. Она пахнет борделем.

Они повернули и пошли по той же улице в другую сторону. Улица заметно изменилась, несмотря на темноту. Но сами они едва ли изменились.

– Вижу дальние края… – сказал Мерсье.

– Минуточку, – сказал Камье.

– Ну и зараза, – сказал Мерсье.

– Куда мы идем? – сказал Камье.

– Когда же я от тебя отделаюсь? – сказал Мерсье.

– Ты не знаешь, куда мы идем? – сказал Камье.

– Какая нам разница, – сказал Мерсье, – куда мы идем? Идем – и ладно.

– Не кричи, – сказал Камье.

– Идем туда, где нас как можно меньше корчит от отвращения, – сказал Мерсье. – Пользуемся тем, что на некоторых путях дерьма поменьше, туда и юркаем, ни слуху ни духу, следы заметаем. Угодили на превосходную улочку, нам остается только шагать по ней, пока она не предстанет в истинном свете, а ты хочешь знать, куда мы идем. Что у тебя с нервами нынче вечером, Камье?

– Подведу итог, – сказал Камье. – Мы решили, худо ли, бедно ли, что…

– Худо ли, хорошо ли, – сказал Мерсье.

– Худо ли, бедно ли, – сказал Камье, – что из этого города нужно уехать. И мы из него уехали. Это было нелегко. Что бы ни случилось, мы будем гордиться этим славным свершением, пока живы. Но едва мы уехали из города, как перед нами встала необходимость в него вернуться, не теряя ни минуты. Якобы за кое-какими вещами, которые мы там оставили. Что бы ни говорить об этом мотиве, мы повиновались только ему, с бранью, но и с отвагой, и никакой другой мотив не прозвучал в оправдание нашего крутого поворота. Мы договорились, что вновь покинем город при первой возможности, то есть как только найдем или откажемся от надежды найти всю совокупность или отдельную часть наших вещей. Следовательно, нам остается только выбрать или, иначе говоря, определить наш путь из города. Каковы твои предпочтения? Какой вид транспорта представляется тебе наиболее уместным? Хочешь ли ты, чтобы мы немедленно на него поспешили, или предпочитаешь дождаться зари? Ты сам сказал: «Я хочу, чтобы мы выработали план еще до ночи и отправились в путь». А если нам придется заночевать здесь, где нам ночевать? Или возможно, отныне и впредь мы окажемся мишенью для новых сил, которые по-прежнему будут лишь смутно проявляться, глухо противодействовать осуществлению нашей программы и взывать к ее новому пересмотру? Вот что я предлагаю на твое рассмотрение. Если по той или иной причине ты не можешь об этом подумать или на это ответить, не думай или не отвечай, ты не обязан. Я подумаю об этом за нас двоих, и я на это отвечу.

Они снова дружно повернули в обратную сторону.

– Мы слишком много разговариваем, – сказал Мерсье. – Я не говорил и не слушал такого количества чуши с тех пор, как следую за тобой.

– Это я следую за тобой, – сказал Камье.

– Не будем ссориться из-за мелочей, – сказал Мерсье.

– Быть может, недалек тот день, – сказал Камье, – когда мы ничего больше не сможем сказать друг другу. Так задумаемся же, прежде чем себя сдерживать. Потому что в тот день ты напрасно обернешься ко мне, я уже буду не там, а в другом месте, но все такой же – или почти такой же.

– А зачем тебе туда перемещаться? – сказал Мерсье.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века