Мерлин

Вместе с нами в зал ворвался порыв холодного ветра, и беседую­щие оглянулись.

— Давид!

Священник перекрестился, сложил руки в благодарственной мо­литве и раскрыл мне объятия.

— Мирддин, ох, Мирддин, хвала Иисусу! Вернулся... дай-ка взгля­нуть на тебя, сынок... Господи, да как же ты вырос! Взрослый мужчи­на. Слава благому Богу, что ты вернулся невредимым. — Он широко улыбнулся и хлопнул меня по спине, словно желая убедиться, что я живой человек из плоти и крови.

— Я как раз ему рассказывал, — вмешался Пендаран, — вот в эту самую минуту.

— Я вернулся, Давид, друг мой.

— Дай-ка на тебя глянуть, сынок. Господи милостивый, да на те­бя и посмотреть приятно. Странствия не причинили тебе вреда. — Он перевернул мою руку, потер ладонь. — Твердая, что твой камень. Да еще в волчьей шкуре. Где ты был, Мирддин? Что с тобой стряс­лось? Когда я услышал, что ты потерялся, у меня словно сердце вы­рвали. Что мне такое Пендаран начал рассказывать о Подземных жителях?

— Ты заслуживаешь самого подробного рассказа, — отвечал я. — Так что тебе предстоит выслушать все.

— Только не сейчас, — промолвил Давид, — надо готовиться к ли­тургии...

— И к пиру, который за ней последует... — вставил Пендаран, с детской радостью потирая руки.

— Скоро поговорим, — пообещал я.

Давид устремил на меня сияющий взор.

— Какая же радость снова тебя видеть. Воистину, Бог милостив.

Не помню, чтобы кто-нибудь так служил, как Давид в эту рожде­ственскую ночь. Он весь, словно маяк, излучал доброту и любовь, воспламеняя паству духом истинного служения Богу. Зал был укра- щен плющом и остролистом, светильники горели, как звезды, бросая вокруг отблески, нас окружало тепло, окутывала любовь, радость из­ливалась и текла от одного к другому.

Прочитав Слово Божие, Давид поднял лицо и раскрыл нам руки.

— Радуйтесь! — возгласил он. — И паки реку, радуйтесь! Ибо Царь Небесный царит над нами, и имя ему — Любовь.

Я расскажу вам о любви: "Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится.

Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла.

Не радуется неправде, а сорадуется истине.

Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.

Любовь никогда не перестает и не слабеет, хотя всякий дар Божий приходит к концу, любовь же не прекратится.

А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше".

И с этим словами он призвал нас вкусить хлеба и вина — Тела и Крови Христовых. Мы спели псалом, и Давид сказал:

— Послушайте, написано: где двое или трое собрались во имя Его, там и Христос с ними. Сегодня Он с нами, друзья. Ощущаете ли вы Его присутствие? Чувствуете любовь и радость, которые Он принес?

Мы и впрямь чувствовали: не было в зале ни одного, кто не ощу­тил бы присутствие Бога. И многие, слышавшие мессу, уверовали в Спасителя.

"Вот, — думал я, — основание, на котором встанет Летнее Царство. Вот раствор, который скрепит его стены".

На следующий день Давид повез меня смотреть новую церковь. Всю дорогу мы разговаривали. Был ясный зимний денек, когда весь мир искрится, как только что сотворенный. Высокое чистое небо сия­ло голубизной, словно хрупкое птичье яйцо. В безоблачной шири кру­жили орлы, в зарослях бузины вышагивали куропатки. Дорогу пере­бежал чернохвостый лис с фазаном в зубах. Он остановился и опасли­во взглянул на нас, прежде чем исчезнуть в березняке.

Пар изо рта серебрился в морозном воздухе. Я рассказывал, как жил у притани. Давид зачарованно качал головой.

Наконец доехали до церкви — квадратного бревенчатого здания на каменном основании. Место для нее выбрали возвышенное. Острую крышу покрывала солома, скаты доходили почти до земли. За церко­вью бил родник, так что образовалось небольшое озерцо. Два оленя, пришедшие на водопой, при нашем появлении скрылись в зарослях.

— Вот моя первая церковь, — гордо объявил Давид. — Первая из многих. Ах, Мирддин, как же тучны здешние нивы — люди всем серд­цем стремятся к Слову. Знаю, Господь наш Иисус Христос избрал Себе этот край.

— Аминь, — отвечал я. — Да приумножится свет.

Мы спешились и вошли. Внутри пахло, как в любом новом доме: стружкой, соломой, строительным раствором. Мебели не было, только стоял деревянный алтарь со сланцевой плитой наверху, да на стене над ним висел вырезанный из каштана крест. На алтаре в золо­том подсвечнике (явно из дома Мелвиса) горела единственная вое- ковая свеча, а перед алтарем лежала шерстяная подушечка, на кото­рой Давид преклонял колени во время молитвы. Света не было — узкие окна в боковых стенах закрыли на зиму промасленными шку­рами. Храм напоминал тот, что в Инис Аваллахе, но был гораздо больше: Давид ожидал, что его небольшая паства будет расти, и строил в расчете на это.

— Хорошее место, Давид, — сказал я.

— На востоке церкви гораздо больше, — промолвил он. — Гово­рят, у некоторых золотые крыши и резные колонны из слоновой кости.

— Возможно, — отвечал я. — Но есть ли у них священники, кото­рые могут, как ты, привлекать сердца словами о мире и радости?

Он весело улыбнулся.