Я по-прежнему очень в этом сомневался и не тревожился бы, если бы не странная задержка. Разумеется, неприятность могла случиться и по дороге, хотя трудно вообразить, что это за препятствие, с которым бывалый воин не сумел бы разделаться быстрым ударом меча.
Или это что-то совсем иное?
Пустая дорога быстро бежала из-под копыт, и с каждым мигом ощущение опасности усиливалось. Я ждал, что в следующую минуту Пеллеас покажется на гребне холма. Однако я въезжал на холм, а Пеллеас так и не появлялся.
Я ехал до полудня и наконец остановился. Надо было поворачивать, чтобы поспеть в Лондон к сочельнику и коронации Аврелия. Некоторое время я ждал на лесистой седловине, глядя вдаль, потом нехотя поворотил коня.
Не успел я отъехать далеко, как раздался крик:
— Ме-е-р-ли-и־иин!
Кричали издалека, но морозный воздух ясно донес мое имя. Я тут же натянул поводья и резко повернулся в седле. Издалека ко мне во весь опор летел всадник: Пеллеас.
Я подождал. Через несколько мгновений он поровнялся со мной. Дыхание со свистом вырывалось из его горла, лошадь была взмылена от долгой скачки.
— Прости, господин, — начал он, но я только отмахнулся от извинений.
— Ты здоров?
— Да, господин.
— Утера видел?
Пеллеас кивнул, все еще не в силах отдышаться.
— Мы встретили его по дороге...
— Мы? Кто был с тобой?
— Горлас, — просипел Пеллеас. — Я бы приехал раньше, но, раз так вышло, посчитал, что лучше будет...
— Уверен, ты поступил правильно. А теперь расскажи, что случилось.
— День назад на Горласа и его отряд напали в дороге. Он ехал с небольшой свитой, и нам пришлось туго, однако мы держались. Когда уже казалось, что мы не выстоим, появился Утер. Нападающие бросились бежать; воевода пустился в погоню, но никого не догнал. — Пеллеас замолчал, хватая ртом воздух. — Когда Утер возвратился, он выслал меня вперед, а сам сейчас едет с Гор л асом.
— Сильно они отстали?
Пеллеас мотнул головой.
— Точно не знаю.
Я обвел взглядом дорогу в надежде увидеть Утера и Горласа, но даль была пуста.
— Ладно, ничего не попишешь. Надо ехать в Лондон и дожидаться там.
Пеллеас так устал, что не мог ехать быстро. Мы вернулись с опозданием, однако сразу поспешили к Урбану и помылись, прежде чем идти в церковь. Она была уже полна; любопытствующие горожане и придворные толпились во дворе. Мы протиснулись через толпу к дверям, а оттуда почти к самому алтарю и стали возле колонны.
Внутри было светло, как днем; свечи горели золотом, словно небеса после сильной грозы. Синеватые дымки ладана благоуханными облаками плыли к высоким балкам и покачивались над нашими головами, будто молитвы святых. Церковь гудела от волнения. Такого еще не было: король венчается на царство в соборе, принимает корону из рук святого старца!
Мы только-только заняли места, как распахнулись двери и в проход вышел монах с кадильницей. За ним шествовал другой с резным распятием. Далее следовал Урбан в темной ризе и с большим золотым крестом на груди.
За Урбаном показался Давид в епископском одеянии, лицо его сияло в свете свечей. Все взгляды устремились на него, ибо он поистине преобразился. Величественный в своем смирении, излучающий святость, Давид казался посланцем небес, сошедшим благословить нас своим присутствием. Всякий, глядя на него, понимал, что эта ласковая улыбка есть проявление близости к Живому Источнику любви и света. Просто смотреть на него — значило преклонить колени перед Богом, Которому он служит, кротко и покорно приблизиться к истинному величию.
За Давидом выступал Аврелий. Он был одет в белую рубаху и штаны с поясом из широких серебряных дисков и нес на ладонях меч — меч Британии. Его темные кудри были намаслены и зачесаны назад, а на затылке подвязаны шнурком. Он шел легко, лицо его было разом торжественно и весело.
Позади шел Гвителин с узким золотым обручем на белом льняном полотенце. Четверо монахов замыкали шествие — они несли пурпурную императорскую мантию, держа ее за четыре угла.
Все они подошли к алтарю, стоявшему на ступенчатом мраморном возвышении. Урбан и Давид подошли к алтарю, встали лицом к Аврелию, а тот преклонил колени на ступенях.
В тот же миг хор монахов, выстроившихся по периметру церкви, принялся восклицать:
GLORIA! GLORIA!
GLORIA IN EXCELSIS DEO! GLORIA IN EXCELSIS DEO!
— Слава в Вышних Богу! — восклицали они, и постепенно возгласы их перешли в пение. Остальные подхватили, и вскоре пели уже все собравшиеся в соборе; своды дрожали, сердца уносились ввысь, подхваченные звуком, который рвался в ночное небо к первой мерцающей звезде, к самому небесному трону.
Когда пение достигло наивысшей точки, Давид раскинул руки и шагнул вперед. Все смолкли.
— Достойно есть поклоняться Царю нашему Богу, — сказал он и, повернувшись к алтарю и преклонив колени, начал молиться вслух:
"Великий и Сильный, Царю Небесный, слава Тебе!
Свет солнца,
Сиянье луны,
Отблеск огня,
Быстрота молнии,
Стремительность ветра,
Глубь океана,
Земли незыблемость,
Твердость камня,
Будьте свидетели:
Днесь мы молимся за Аврелия, короля нашего,
Да укрепит его Божья сила,
Да поддержит его Божья мощь,