Мера воздаяния

– Не бойся, всё будет хорошо, вот увидишь. Ещё посмеёмся над твоими тревогами.

– Возвращайся скорее, – сказала она, провожая меня на пороге дома. – И помни, Валечка, мысленно я всегда с тобой.

На подъездной дорожке за оградой нашего приусадебного участка меня ожидало такси.

– В аэропорт Пирсон? – спросил шофёр в ожидании подтверждения.

– Да, – ответил я, кивнув головой. – В Пирсон.

Глава третья. Встреча с Лошкариным

Проездом через Германию я прибыл в Москву, сутки оставался в столице, свыкаясь с российской жизнью, и поездом выехал в Ольмаполь.

Я находился в розыске и как зэк, бежавший из места заключения, и как субъект, подозреваемый в убийстве нескольких человек на мосту через речку Агапку, и, конечно, старался не засвечиваться.

Тогда, возле моста, повторяю, я только отстреливался, была самооборона, но при российском правосудии мои доказательства мало чего могли стоить. Об этом говорили и мой предыдущий жизненный опыт, и судебные приговоры, искалечившие судьбы Вешина и Татаринова и не только их. Тем более что по крайней мере один из убитых был полицейским. В любом случае, попади я в лапы правоохранителей, меня посадили бы за решётку надолго и всерьёз со всевозможными ограничениями жизнедеятельности.

Это был Вячеслав Ерманков. Он открыл по мне огонь из автомата, когда я на легковой машине въехал на мост и мне деваться было некуда. Меня спасли только мгновенная реакция, армейская подготовка к чётким грамотным действиям в условиях смертельной опасности и предыдущий опыт боестолкновений. К полицейскому – точнее, к преступнику, прикрывавшемуся казённым мундиром – присоединились четверо его сообщников, и они палили по мне уже все вместе.

Резко повернув руль, я сбросил авто с моста в реку, при падении выпрыгнул из кабины и под водой доплыл до прибрежного кустарника. Уже оттуда, выплыв на поверхность, я открыл ответный огонь из двух пистолетов. Собственно, мне просто повезло, что нападавшие промазали, ибо боеприпасов они израсходовали – целую роту хватило бы положить, половина моста была усеяна стреляными гильзами.

В Москве я встретился с полковником Дмитрием Ивановичем Лошкариным, командовавшим нашей группой спецназа на Ближнем Востоке, будучи в то время старшим лейтенантом. Позже он вынужден был уйти из армии и возглавил отряд СОБР «Гроза», базировавшийся в Подмосковье. Оба мы были обязаны друг другу жизнью – так уж случилось по ходу военных операций в Сирии, – и это соединяло нас сильнее кровных уз, не считая семейные, естественно.

Рандеву состоялось близ окраины города в небольшом придорожном кафе «Пилигрим», где не было камер распознавания лиц, что полковник знал наверняка.

Заказали по стакану крепкого чёрного чая с сахаром.

– И ради чего ты приехал? – спросил он в первую же минуту встречи. – Приключения искать, для этого, да? Ты же в первой десятке разыскиваемых.

Я рассказал о завещательной просьбе Татаринова, о бумагах, которые он передал мне, предчувствуя скорый уход свой из мира сего, и необходимости исполнить последнюю волю друга.

Выслушав, Лошкарин подумал немного, шевельнул губами в иронической улыбке и сказал:

– Как был ты бесшабашным, сержант мой дорогой, Валька Измайлов, таким и остался.

– Грунов теперь моя фамилия, смею напомнить, товарищ полковник; лучше так меня называть в общественных местах. И почему бесшабашный?

– Ну да, конечно, Фёдор Грунов. А насчёт бесшабашности, правильнее сказать – безрассудности, мог бы и не спрашивать, сам всё понимаешь. Поставить на кон свою жизнь ради завещательных бумаг человека, три года назад убитого! Не каждый отважился бы на такой подвиг. Ладно, от меня помощь нужна какая-то?

– Пока нет. Но в случае чего хотел бы рассчитывать на ваше содействие.

– Рассчитывай. Случится заварушное что – а так и будет, чует моё солдатское сердце, – позвони; всегда готов пособить старому боевому товарищу.

– Благодарю, Дмитрий Иваныч!

– У тебя и намёток действий нет, как мне представляется.

– Буду исходить из складывающихся условий.

Мы поговорили про жизнь, среди прочего Лошкарин сказал, что не перестаёт вспоминать наше совместное участие в сирийской войне и бегство от людей Саида Ахмеда, одного из главных противников тамошнего правящего режима.

– Нас ведь пятеро было, а их – не счесть, и все они – опытные, обстрелянные вояки, – с задумчивой ухмылкой проговорил полковник, снова погружаясь в воспоминания. – Я, раненный в ногу, – вот обуза-то был для вас, целых и невредимых! Тогда, на краю, над обрывом, я велел оставить меня, дескать, со мной вам не уйти, и что я вас прикрою. В сущности, я приготовился умереть, но прикрывать отход группы вызвался ты, настоял на этом своими аргументами.

Былое в который раз всплыло передо мной во всех подробностях.

Миновав лес, мы тогда вышли к обрыву над речкой, а дальше простиралась голая полуторакилометровая пойма. Отряд же Саида Ахмеда был совсем рядом, и на этой ровной, без единого укрытия заречной низменности нас расстреляли бы со стопроцентной гарантией, никому не удалось бы уйти.