Мера воздаяния

В Ольмапольском районе объявили план «Перехват», правоохранительная система начала на меня масштабную охоту с привлечением всех возможных сил, и было отдано распоряжение стрелять по киллеру на поражение с целью его ликвидации. Однако благодаря содействию Татаринова мне удалось сначала схорониться в одном из частных домов пригородного посёлка Тихоновка, а через двое суток покинуть город.

Кстати, пистолеты, бывшие в моём распоряжении, я не бросил, а, предварительно смазав солидолом, закопал в подпольной завалине дома, послужившего мне укрытием.

Вывозил меня на автомобиле Михаил Болумеев. И довёз до Москвы, где мы расстались. Несколькими днями позже командир собровского отряда «Гроза» полковник Дмитрий Лошкарин, одно время командовавший нашей группой спецназа в Сирии, помог мне эмигрировать из страны.

Спустя два месяца во Франкфурт-на-Майне, где я временно находился, из России прибыла Наталья Павловна, и уже вместе мы перебрались в Канаду. Сначала проживали в Оттаве, а через полгода переехали в Торонто, где окончательно и обосновались.

Комфортное, при полном достатке проживание в процветающей североамериканской стране немало расслабило меня психологически и привило некоторую леность и благодушие; даже походка моя сделалась несколько замедленной и вальяжной, как у многих канадцев.

Тем не менее я чувствовал себя готовым к поездке в Россию, чтобы выполнить свой долг. А в боевом отношении – к противостоянию злоумышленникам, если таковые появились бы.

При содействии офицера полиции Бенджамина Смита – он был наполовину русский и мы дружили семьями – я провёл несколько тренировочных схваток с лучшими бойцами антитеррористических подразделений Торонто, чтобы ещё раз проверить себя, и показал весьма неплохие результаты. Мои партнёры по рукопашной сказали, что посчитали бы за честь сражаться плечом к плечу со мной против общего противника.

Кроме того, я прошёл краткий курс обучения методам ухода от слежки – как в толпе, так и в безлюдных местах и при перемещении на личном автомобиле и общественном транспорте. Всё это могло пригодиться во время пребывания в России.

Мне необходимы были документы на новое имя и фамилию. Я опять обратился к Бенджамину Смиту.

– Оформление подобных носителей информации противозаконно, – с деланной сухостью ответил он, поджимая губы, – и я не могу пойти на должностное преступление. Однако, – Бенджамин сменил выражение лица, улыбнулся и лукаво прищурил глаза, – мне доводилось иметь дело с неким Анджеем Заребой, поляком из Рочестера; это в США, но недалеко от Торонто, ты знаешь. Насколько мне известно, он давно промышляет фабрикацией таких корочек – с немалой выгодой для себя. Дам тебе его адресок; попробуй обратиться к нему. Только приготовь денежки в необходимом количестве.

Этот Зареба оказался профессионалом высочайшего класса: он изготовил для меня, можно сказать, самый настоящий паспорт, и я стал Груновым Фёдором Даниловичем.

– Бумага удостоверения – не поддельная, – сказал он, когда я заплатил ему. – И шнур для сшивки страниц такой, какой нужен. Не буду говорить, как эти материалы попали в моё распоряжение.

И зачем-то спросил:

– Что, мистер, собираемся провернуть какую-то аферу? Или спасаемся от кого-то?

– Нет, – ответил я, – надо сделать одно богоугодное дело.

– А-а, богоугодное! Хотелось бы узнать, что у вас получилось.

– Может, и узнаете когда-нибудь, чем чёрт не шутит.

– Ну ладно, вижу, вы порядочный человек. Удачи вам!

Уже когда я направился к выходу, Зареба бросил мне в спину неожиданное:

– А кто вы будете по профессии?

Я остановился, повернулся к нему и сказал:

– Я – солдат.

– Профессиональный? – спросил он.

– Да, я профи.

– Главное, чтобы вы никого не убили.

– Постараюсь избежать этого.

– Ты безумен, Измайлов, – сказала Наташа перед расставанием. – Тебе в своё время просто сила небесная помогла ускользнуть от полицейского преследования. И вот ты снова намереваешься испытывать судьбу на территории, полной опасностей.

Я успокаивал её словами, что у меня надёжные документы, что ни в какие передряги не полезу и что, как только выполню последнюю волю Татаринова, сразу вернусь обратно. Что мне надо только сгонять туда и обратно, возможно, это будет вопросом лишь нескольких дней, в худшем случае – недель.

– Смотри, лето наступило, – говорил я, улыбаясь во всё лицо и стараясь выказывать полнейшую безмятежность, – погоду по интернету обещают тёплую, благоприятную в районе Ольмаполя, так что впереди просто отдых предвидится, лафа выйдет, а не поездка.

– Ты мог бы позвонить Михаилу Болумееву, – отвечала жена; лицо её было сумрачным от нескрываемой печали, – чтобы он взял бумаги Татаринова и сделал, что в них написано.

– Наташа, родная, так нельзя. Филипп Никитич именно меня просил исполнить завещание, и я дал ему слово. Разве можно такое передоверять кому-либо! Вот скажи, как ты поступила бы на моём месте?

– Увы, конечно, поехала бы.

– Ну вот, а меня склоняешь остаться. Кем бы я был, послушайся тебя! Да ты сама стала бы относиться ко мне с презрением.

– Склоняю, потому что мне страшно за тебя, милый.