Мера бытия

— Скоро они снова придут. — Пошатываясь от слабости, дед откинулся на подушки. — Сможешь сама отворотить бадью в бане?

Катя обиделась:

— Конечно, смогу. Разве не помнишь, как я её на место ставила?

— Помню, внученька, помню. Это я так, для проформы спросил, по своей мужицкой обязанности. — Дедово лицо было бледным, с испариной на лбу. Пересилив себя, он сел: — Иди, связывайся с Центром и доложи обстановку. Радируй, что документ отдан по назначению. Ждём указаний. Следующего раза у нас может и не быть.

В эфир Катя вышла в запасное время ближе к трём часам утра. Наладила антенну, проверила заземление и надела наушники, услышав, как пространство наполняется точками и тире, послушными ключу в её пальцах.

«Берёза, Берёза, я Стриж. Приём».

* * *

Метель разыгралась не шутку. Завивая спиралями белые вихри, она с воем носилась над тёмным лесом, утихомириваясь только между деревьями. Снег хлопьями ложился на плечи, налипал на ресницы и заметал следы. Это было самое главное.

Перейдя опушку, Катя остановилась, чтобы подождать деда. Тот брёл, с трудом переставляя ноги, и смотреть на его мучения Кате было больно до слёз. Ему бы отлежаться денёк-другой да окрепнуть. Но в принятой радиограмме ясно говорилось: немедленно покинуть деревню. Кате идти к линии фронта, а Тимофею Ивановичу пробираться в Лугу, на явочную квартиру.

По приказу деда она надела на себя всю одежду, какая нашлась в доме.

— До фронта топать и топать, — спокойно сказал он, когда Катя передала приказ Центра. — Рацию забирай с собой. Потеряешь направление — станешь связываться со своими. Чуешь, ветрюга какой поднялся? Хорошо. А ну-ка, поди сюда. Ты никак ботинки собралась надевать?

Катя пожала плечами:

— Так у меня только ботинки и есть.

Дед посмотрел на неё тем взглядом, каким родитель смотрит на неразумное дитя, и взял валенки:

— Подай сюда финку.

Поморщившись от резкого движения, он отрезал финкой голенище и ножницами выстриг из них стельки.

— Так-то оно лучше будет, а то и десяти километров не одолеешь.

Хотя двигался дед через боль, полученная радиограмма, казалось, влила в него новые силы.

Пока Катя одевалась, дед сунул в дерюжный мешок две сырые картофелины, затянул толстыми верёвками — получились лямки.

— Давай, Надюха, беги за рацией, а я пока боеприпасы достану.

Когда рация и комплект питания были уложены в мешок, дед заставил Катю забрать себе ещё тёплую картошку из чугунка.

Она пробовала возразить, но дед цыкнул:

— Знай помалкивай! Мала ещё мне указывать. На, лучше рассуй по карманам.

На столе горкой лежали лимонки, гранаты и пистолет «вальтер» с полной обоймой. Потом дед отдал ей компас, часы и батарейный фонарик, а сам взял ухват и скинул с полки над входной дверью кучу тряпья.

Вытянув шею, Катя увидела посылочный ящик — в точности как посылка с сахаром от тёти Люды.

— Что это, дедушка?

Дед хитро расплылся в довольной улыбке:

— Здесь у меня гостинчик для фрицев припасён. Я эту посылочку со взрывчаткой давно заготовил и проволочку к ней протянул. А теперь давай-ка накрути проволочку на ручку двери, а то у меня руки дрожат. Поняла, что будет? Только фашисты начнут дверь дергать, сразу же моё взрывное устройство и громыхнёт. А в нём заряд такой, что ауфидерзейн фрицы вместе с домом.

Катя удивилась:

— А как же мы уходить будем?

— Ой, Надюшка, ты чисто несмышлёныш. А окошко на что?

Дед вздохнул и тяжело осел на лавку:

— Посидим, что ли, напоследок. Помолчим.

Пока они сидели молча, Катя взяла жилистую дедову руку и легонько сжала твёрдые, корявые пальцы. Всё, что она могла сейчас сказать, звучало бы пусто и незначительно.

Выйдя через окно, они добрались до кромки заледеневшего поля, на которое тускло светила ущербная луна. Следы терялись в клочьях свежего снега. Когда продрались сквозь камыши к гладкому льду реки, дед остановился и, срывая дыхание, спросил:

— Прислушайся, Надюшка, что услышишь?

Пробивающийся сквозь вьюгу звук низко дрожал на одной ноте.

Чтобы лучше слышать, Катя оттянула край платка:

— Будто мотор какой-то.

— Точно! За нами приехали. Машина буксует. — От ледяной крошки, секущей по глазам, дед зажмурился. — Сейчас жахнет.

Далёкий гром, расколовший тишину, подтолкнул их двигаться дальше, по колено проваливаясь в вязкую снежную массу. Если бы не река, они бы давно заплутали среди воя метели и белой пелены.

Часто Катя тревожно оглядывалась на деда, который двигался из последних сил, сникая с каждым шагом. Одолев горку за сосновым бором, он совсем сгорбился и с тяжёлым хрипом просипел:

— Всё, Надюшка, здесь наши дорожки расходятся. Мне направо, тебе налево. Давай тут прощаться. Нам надо успеть до рассвета километров по пять пройти. И ещё, внучка, когда услышишь, что наши взяли Великие Луки, то знай — там есть и частичка нашей с тобой победы.

«Так вот о чём был тот документ!» — поняла Катя.

Дед прошёл немного вперёд, но не устоял на ногах и упал на колени, распластываясь на снегу тёмной корягой.

— Дедушка! — Она стрелой метнулась к нему. — Дедушка! Не пущу! Не пущу одного!

— Погоди, внучка.