Менделеев

Взрыв либеральных иллюзий сопровождал реформу. Отдельные голоса пессимистов тонули в общем хоре славословий и восторгов. Еще не успели проявиться в литературе жалобы на дворянское «оскудение», вызванное реформой, не успели еще «освобожденные» крестьяне понять грабительскую сущность реформы, произведенную целиком в интересах привилегированных классов. Даже эмигрант Герцен писал: «Господи! Чего нельзя сделать этой весенней оттепелью после николаевской зимы». Хоть не надолго, поддался и Бакунин общим настроениям: «Редко царскому дому выпадала на долю такая величавая, такая благородная роль», — писал он. Настроения общества от либерально-дворянских кругов, группировавшихся вокруг Герцена, до буржуазно-демократических, поддались этим иллюзиям. Чрезвычайно возросло влияние публицистики.

Дробясь и расчленяясь в зависимости от лагеря, общественная мысль сосредоточивалась вокруг критики николаевского прошлого. Обсуждения проектов крестьянской реформы, судебной, вопросов конституции, земского самоуправления и в общем формировала буржуазную оппозицию.

Впрочем, все это, как замечает историк, «было пока литературой, а не жизнью. В жизни были лишь неосвещенные никакой идеей волнения крестьян, чувствовавших, что их обманули, но не умевших даже разобраться, где именно обман, и ожидавших спасения единственно от царя»[6].

И все же для «образованных кругов» разница была разительна: «Вот тут, рядом, чуялась совсем новая жизнь по Фурье, по Оуэну, самостоятельная, без опеки и собственности… Умная книга казалась самым лучшим путем, и умные книги переводились в невероятном для вчерашнего дня количестве. Особенно любили англичан Спенсера, Милля, Бокля, Смайльса, потому что они далеки от всякой метафизики и никогда не забывают указать, что надо делать. Роились проекты и замыслы все возле тех же задач освобождения личности, устройства общества»[7].

Весь этот общественный подъем был так необычен для России, что Дмитрий Иванович не узнавал родину. Оставил он страну, еще не стряхнувшую с себя николаевской реакции, а вернулся в общество людей, чутко живущих общественными интересами, прислушивающихся к развитию общественной и научной жизни Запада. Пастер, Дарвин, Моленшотт — эти столпы науки стали известны в России и имена их произносились с благоговением. Весь XIX вех характеризовался подъемом науки, но особенно в последнее десятилетие с 1850–1860 гг. естественные науки на Западе сделали колоссальные успехи. Имена Фарадея, Гельмгольца, Тиндаля, Вирхова, Бунзена затмили собой все прочие и сосредоточили на себе внимание всего мира.

Казалось, и в России настало время расцвета науки. Дмитрий Иванович сразу же с жаром взялся за прерванные на два года занятия в университете. Опять он занял оставленную им кафедру органической химии. Кроме университета Дмитрий Иванович взялся за преподавание химии в кадетском корпусе и чтение лекций в Инженерном училище и Институте путей сообщения. Настроение либеральных слоев русского общества передавалось и ему, он, как и все, стремился работать, работать и работать. Под таким лозунгом начинались в России 60-е годы, так вместе со страной жил Менделеев.

В процессе преподавания он столкнулся с отсутствием мало-мальски стройного учебника органической химии, учитывавшего последние открытия в области этой науки.

Это навело Дмитрия Ивановича на мысль написать собственный учебник «Органической химии». «Книга эта разделена на немногие главы, предназначенные для развития того или другого химического понятия из материалов, в ней приведенных, и вообще должна была служить для предварительного ознакомления с предметом лекций». В этой книге автор сумел: «в частностях не забывать общего, в погоне за фактами не игнорировать идей, их одухотворяющих, не лишать науки о природе их философского значения».

«В основу изложения Дмитрий Иванович прежде всего кладет стройно и последовательно развитое им ученье о пределах, и около этого основного принципа группирует и объединяет весь, и тогда уже бывший весьма обширным, фактический материал органической химии. После жераровского «Phecis» и до бутлеровского «Введения к новому изучению органической химии», — он дал самую замечательную классификацию углеродистых соединений».

«После книги Менделеева во всей мировой литературе появилось, кажется, только два сравнительно кратких учебника органической химии, действительно оригинальных и замечательных по своему содержанию. Это уже упомянутое «Введение» А. М. Бутлерова, где впервые последовательно проведена структурная теория и «Ansichten über organische Chemi» — Вант-Гоффа. Но даже в этих сочинениях нет того гармонического сочетания разнородных элементов, составляющих органическую химию, которое мы находим у Менделеева, несмотря на то, что по оригинальности мыслей, в них проводимых, оба эти сочинения занимают исключительное положение в науке»[8].