Менделеев

Разрозненных, не способных к коллективной защите своих интересов, не конкурирующих, а враждующих между собой русских нефтепромышленников в том же году начнет вытаскивать из нефтяной трясины банкирский дом Ротшильда, который купит дышавшее на ладан Каспийско-Черноморское нефтепромышленное общество и вольет в него шесть миллионов рублей. Владельцы скважин получат возможность брать большие кредиты под низкие проценты и обязательство передавать Ротшильду весь керосин для комиссионной продажи. На рельсы Закавказской железной дороги встанут три тысячи новых вагонов-цистерн. Экспорт будет расти как на дрожжах, но, как всегда, недолго. Закавказская дорога начнет захлебываться (Менделеев это давно предсказывал и призывал строить вторую ветку). В это же время, в конце восьмидесятых, беспредельно вырастет недовольство бакинских магнатов успехами Ротшильда, которого, ясное дело, будут подозревать в желании скупить все бакинские месторождения. Дело дойдет до закона, ограничивающего права иностранцев в нефтяной отрасли. Снова воскреснут слухи о скором истощении бакинских промыслов, которые будут распускаться как российскими, так и американскими нефтяными воротилами.

Дмитрий Иванович и здесь не останется в стороне. Не одобряя импорта товаров, способных конкурировать с российскими, Менделеев будет энергично агитировать за приход в страну иностранных денег. Он обратится с открытым письмом к своим коллегам: президенту Лондонского общества химической промышленности Л. Монду и влиятельному в британских промышленных кругах ученому-механику В. И. Андерсону с доказательством лживости ряда наделавших шума статей. Он будет призывать не бояться операций с кавказской нефтью: «Ее достанет на весь свет, на все потребности». Его слова, конечно, стоили за границей очень дорого. Но остановить новый кризис Дмитрий Иванович будет не в состоянии. Правда, случится он в то время, когда нефтяное «волонтерство» Менделеева закончится. Он загорится новыми интересами.

В начале августа 1887 года Менделеев вновь садится писать завещание, заканчивающееся следующими словами: «Хоронить прошу как можно проще. «О растворах» не кончил. Прошу И. А. Меншуткина и Д. П. Коновалова как-нибудь закончить и издать. Веру в силу труда и науки и в будущность русского народа завещаю чрез детей всем ученикам и всей молодежи. Силы эти их сохранят… Университету, которым жил и имел значение, завещаю те немногие приборы, которые от меня останутся в лаборатории. Память о нем, товарищах и учениках будет со мной и в могиле…»Но это будет связано не с очередной депрессией, а с опасным экспериментом, который он был намерен совершить.