Мемуары сорокалетнего

— Точно! — с некоторым вызовом сказала Олечка.

— Ну, ты даешь, Ольга, — Володя даже растерялся. — Та сама это придумала? Вот ты сначала влюбись в нашего, тебе и расхочется за границу, — сказал Володя со значением, а сам подумал: «Теперь главное — проявить настойчивость, но без нахальства».

Начиная с этого места, он старался прокручивать свои воспоминания побыстрее. Но из песни слов не выкинешь.

Они вышли из ресторана. Еще светло, и приступать к главной части программы было рано. Шампанского Володя слегка лишь пригубил, поэтому решил усадить в машину Олечку, махнуть в загородную гостиницу, при которой был бар и дискотека. По дороге он к Олечке не приставал, а вел себя как приятель, хотя и удивлялся той легкости и сердечности, которые у него возникли в общении с новой подружкой, рассказывал разные случаи из своей спортивной жизни и одновременно цепко следил за дорогой.

В дискотеке они славно потанцевали, и, изредка в танцах прижимая Олечку к себе, Володя как-то неожиданно для себя обмирал от ее прикосновений. Как и Олечка, он еще не понимал, что с ним происходит, не отдавал себе в этом отчета и на всякий случай гнул привычную для спортсмена линию — на победу. На этой трассе бар и дискотека были этапами обкатанными, а на пути к городу, километрах в двух от гостиницы, важным местом служил пригодный для машины спуск от шоссе к реке.

Перед отъездом, когда начали крутить на магнитофоне последний танец, они еще раз сходили в бар, и Володя, заказав два коктейля, подмигнул знакомому бармену и получил один коктейль покрепче, а другой без спиртного.

У реки было темно и прохладно. Володя поднял, чтобы было потеплее, окна, выключил свет и мотор и, потянувшись к Олечке в этой темноте, ставшей густой и липучей, сразу встретил ее губы, мягкие, пахнущие вишневым ликером.

— Володя, — выдохнула она, — Володя, Володечка…

Володя со стыдом вспоминал, как через некоторое время бросил лихую фразу: «Ну, видишь, русские ребята ничуть не хуже, чем иностранцы!» И как Олечка заплакала, и как он испугался и попытался не по-мужски всю вину свалить на Олечку. И как Олечка сквозь слезы сказала: «Ты ни в чем не виноват, я этого хотела, Володя. У меня такого парня больше никогда не будет». И как отвез Олечку домой, уже после ее прощальных слов — она протянула ему руку и сказала: «Я живу в этом подъезде на пятом этаже в квартире семнадцать, если захочешь увидеться — заходи», — он трусливо подумал: «Пронесло, фамилии я ей, кажется, не говорил, а номер машины не догадается запомнить».

Но сам он ее почему-то не забыл, а, наоборот, с каждым днем вспоминал все чаще и чаще. И как у нее горели глазенки за столом, и ее детские, податливые губы, пахнущие вишневым ликером. Он думал, что это так, блажь, пройдет, но тут она появилась на рубеже…

Они бежали гонку патрулей в ФРГ. Участвовали две наши команды, но основные противники — австрийцы — были очень сильны, прямо на пятки австрийцам наступали спортсмены ГДР. Опытный, очень постаревший тренер Сергей Константинович, уже давно работавший с основной сборной, знал, что его ребята выиграют, хорошо потопают, поднажмут и проявят волю к победе. И все же полной уверенности в победе не было. Наши могли прийти первыми, если кто-то хорошо измотает австрийцев, и Сергей Константинович решил в первой сборной ее, так сказать, ведущего не выставлять. «Володя, — сказал Сергей Константинович, — ты должен пожертвовать собой ради команды. Даже с тобой команда вряд ли выиграет, а без тебя, если ты хорошо измочалишь австрийцев, а они будут ориентироваться на тебя — ты самый сильный, известный им, — наша первая сборная, может быть, станет на финише победительницей. Становись во вторую сборную, ребята там послабее, но взвинти темп на первой половине трассы. С каким вы придете временем, не имеет значения, главное — вымотай австрийцев, сделай это, Володя, для меня, мне очень нужна победа».