Мемуары сорокалетнего

Первым делом после знакомства с Джельсомино Ольга поломала поездку по Прибалтике. На бензин, на ветер такие деньжищи! Ради того, чтобы что-то помелькало у тебя в глазах?! Поступила Олечка резко, но обдуманно. На скандальную речь Володи отвечала умело: «Сколько ты лет себя гробил, выжимался, переносил такие перегрузки. Отдохни, как все культурные люди. Подлечись, восстанови здоровье, мне ведь муж не только сегодня нужен, но и через двадцать лет». Что на это ответишь? Не склочный по характеру муж подулся, подулся, а потом, наверное, и подумал: «А может, жена и права. Будем каждый день ходить в кино, купаться в Финском заливе». Сэкономленные таким образом деньги привели в дом японский фарфоровый сервиз.

Может быть, с этого сервиза и образовалась трещина в отношениях с Володей. Но разве она тащит в дом для себя? Для семьи. Чтобы ни в чем не имела недостатка, не хуже других. Но почему же ей самой в этом достатке так плохо? Скучно стало жить. Дом, работа, телевизор. Может быть, родить еще одного ребенка? Когда они поженились, каждый день был как открытие. Володя ее к турпоходам приохотил. А сейчас времени нет. То ремонт квартиры, то уборка, то телевизор или холодильник барахлит, то за книжками к перекупщику ехать, то на мебель отмечаться. Куда делось время? Куда исчезли длинные счастливые дни? И они больше никогда не повторятся?

В подсобке парикмахерской длинно и призывно — признак междугородки — звонил телефон.

Вот он, Джельсомино, долгожданный, добрый, хороший, почти любимый…

В трубке страшный шум. Европа фонит в телефонном проводочке. Они почти не понимают друг друга. Олечка кричит, как ждала его звонка все десять дней, а Джельсомино о том, как он любит Олечку и какую купит ей машину:

— Есть ли у тебя международные права? Ты подала на развод?

Олечка молчит. В Европе разрядились все помехи, чтобы это молчание было слышно на другом конце провода.

— Ты согласна, Ольга? — кричит Джельсомино, и Олечка, еще минуту назад фантазировавшая картины роскошной римской жизни, вдруг неожиданно для себя кричит:

— Нет, нет, никогда! Не звони мне больше никогда, слышишь? — и швыряет трубку на рычаг… Шанс упущен.

Пока она говорила по телефону, все ее товарки по смене побросали свои дела и клиентов и собрались в подсобке. Первой молчание нарушает бригадирша.

— Ну и правильно, — говорит Нонна Владимировна, — жить-то тебе не с машиной, а с мужиком.

— А Джельсомино какой мужик, одна видимость, — вторит ей Клава-маникюрша. — Правильно поступила, подруга. Молодец! У нас своя гордость. Он чего тебе говорил-то?

— Говорил, говорил, что… — начала объяснять Олечка и вдруг разрыдалась.

3

«Ну что ж, — подумал Володя, — еще раз окидывая взглядом свое набитое всякой всячиной жилище, — сегодня мы тряханем этих чувствительных, этих богатеньких. Они, наверное, еще не знают, что значит свободное время, что значит «жизненное пространство». Они, не считаясь с возрастом, подгребают и подгребают к себе все, что свободно лежит, что блестит, сверкает мишурным блеском. Они торопятся, как и Олечка, не опоздать. Куда? Чтобы захватить что-нибудь для себя? Но что ценнее человеческой жизни? А ведь на нее так мало отпущено времени. Кто тебе дал право на любимую жену злиться, обижаться, винить ее в чем-либо? Сам виноват. И какой она теперь ни стала, без нее жизни тебе нет. С того первого раза, как она появилась на твоем рубеже, ты не можешь без нее жить и дышать».

…Когда они только что познакомились, вышли из картинной галереи, он прямо спросил Олечку:

— Ты что, приняла меня за фирмового «пиджака»?

— Ага. Ты подлетел с иностранными словами, да и упаковка на тебе соответствующая.

— Справедливо. Ничего отечественного — вплоть до трусиков. Я только что из Италии приехал.

— Ты бы поскромней одевался, не пугал неопытных городских девушек.

— А я сегодня к себе в деревню собирался, к родне. А туда надо ехать по полному параду, чтоб товар лицом. Я у нас в деревне знаменитость.

— А ты кто по специальности?

— Я спортсмен.

— Чемпион?

— Чемпион.

— Тогда понятно.

— Что понятно?

— Почему везде разъезжаешь. А где ты бывал?

— Везде, кроме Африки и Австралии. Там на лыжах не катаются.

— Интересно?

— Интересно.

— Бары там, наверное, разные, мюзик-холлы?

— Мюзик-холлы везде одинаковые. А как люди живут — посмотреть интересно!

— Вот бы мне, хоть одним глазком…

— Я тебе говорю, что везде одинаково. У нас мюзик-холл даже лучше. Только стриптиз не показывают.

— А что это?

— Голые женщины на сцене.

— Ой!

— У меня предложение есть. Давай, Олечка, смитингуемся, сядем в мою тачку и повеселимся.

— А у тебя, Володя, и тачка есть?

— Есть.