Каждый раз, когда он вот так, выспавшийся, в чистой крахмальной рубашке, в хорошо отлаженной машине, отъезжал от дома, он думал: боже мой, кто бы мог подумать, что это я. Разве мог он помыслить много лет назад, когда не Маргарита, а именно судьба, судьба ее рукою втащила его в маленькую комнату у Никитских ворот, разве мог он предположить, разве могли подумать его отец и мать, что так крепко пустит он корни в московской почве, так поднимется и так разрастется? А ведь Маргарита, ее любовь, ее силы, которые она вложила в него, но и он, правда, был учеником добросовестным, усидчивым: институт закончил, работал, добивался. Но первые импульсы дала она. А так бы, может, и оставался еще лет десять кумиром буфетчиц. И каждый раз в эти минуты волна доброго, нежного чувства к жене охватывала Степана. Молодец, Маргарита! И он, Степан, ее любит. По-своему, но любит. Он, конечно, живой, здоровый, привлекательный, женщинам нравится, он, конечно, не монах, не человек позапрошлого века, чтобы пронести без напряжения верность одной женщине через всю жизнь; конечно, лет через пять после их свадьбы у него были романы, даже, он бы сказал сам себе, интересные, с женщинами интеллигентными — Маргарита привила ему вкус к определенной духовности в отношениях, — но и сейчас ему ничто человеческое не чуждо, и в свои сорок лет он все равно чувствует жизнь пряно, полно, хотя, конечно, и понимает: стареет. С каким интересом вглядывается он сейчас в юные девичьи и женские лица! Что ж, это закономерно… Но одно тем не менее знает твердо: с Маргаритой у него на всю жизнь. Она бы совсем счастлива была, Маргарита, если бы только иметь им сына.
А вот Светлана уже имеет. Оно цепкое, это молодое поколение. Светлана все просчитала, выверила и позаботилась только о себе. Чего же хочет дальше эта молоденькая кассирша, живущая на сто сорок рублей вместе с сыном и матерью? Его она хочет, Степана. И когда получит, сожрет, наверное, с потрохами. Но пока еще не получила. Он ведь, Степан, тоже зубастенький. А сынок его пусть растет…
Почти два года назад Светлана, а тогда ей только-только исполнилось девятнадцать, сказала ему: «Не бойся, в партком не пойду, но ты будешь мучиться, что твой единственный ребенок растет на стороне».
Все сообразила дотошно, как в аптеке. Ведь он договорился с первоклассным врачом, устроил молоденькой кассирше бюллетень по другому поводу, и вдруг она жестко и твердо, как и подобает дитю времени, заявила: «Буду рожать. Мне хочется ребенка». — «А что будет со мною?»— спросил он. «А ты будешь мучиться…» Все сообразила. Даже сына ему показала лишь единожды, через неделю после роддома. Ребеночек лежал в каких-то тряпочках, пускал пузыри. Глаза у него были мутные, живот большой, ручки и ножки тонкие, слабые. «Ну, из-за такого я буду мучиться? — подумал чуть иронично Степан. — Лишь бы Светик не подняла шума». Не подняла.
Разворачиваясь возле конторы, он цепким хозяйственным взглядом окидывал двор: снежок от крыльца откинут, штабеля шифера аккуратно обметены, в дальнем конце двора кладовщик Араслан вместе с клиентом подбирает под навесом щиты и материалы к разборному дому. Пожилой мужчина, о котором вчера звонили из главка, стоит со спецификацией — большим инвентарным альбомом в руках, а четверо рабочих таскают и складывают отобранные детали в трейлер. Мужчина в приталенной, по последней моде, волчьей шубе и ондатровой шапке. Ради простенького клиента начальник главка звонить не будет. Дачный бум, все они помешались на недвижимой собственности! Построит дом, а через полгода вновь приедет за какой-нибудь немыслимой фурнитурой, вагонкой для отделки, за цветным кафелем. Видно по всему: шуба въедливый и денег на ветер бросать не желает, наклоняется, считает доски. Араслан сразу делает гримасу обиженной добродетели. «Считай, считай, — улыбается про себя Степан, — хоть двадцать раз все перемерь, но ты не знаешь Араслана, волчья шуба, а это большой мастер. Если даже поставить сюда трех контролеров с карманными компьютерами, он все равно из пяти продаваемых за педелю садовых домиков выкроит один лишний. Считай не считай, а когда ты будешь свой домик собирать, то не хватит у тебя либо десяти квадратных метров полового бруса, либо пяти пачек облицовочной щелевки, либо полкубометра обвязки, и ты будешь грешить на своих рабочих, на соседей, на кого угодно, но только не на Араслана, потому что сам, собственноручно все пересчитал и перемерил!» Но ему, Степану, лучше всего этого не знать, он и не знает, он только догадывается. И все же на всякий случай, выходя из машины, подзывает Араслана.
— Здравствуй, Араслан, пожалуйста, будь поаккуратней, чтобы никаких от покупателя не было жалоб.
— Хорошо, Степан Андреевич, я все понимаю. Сделаем, — улыбается Араслан всеми своими золотыми зубами, — все в лучшем виде.
Легкие ботиночки разъезжаются по свежему снежку, Степан заглушил машину, поставил таймер на пять сорок, закрыл и вошел в контору.