Мемуары ротного придурка

И вот здесь получилась осечка, которая спустя много лет дорого обошлась моему папе. После смерти Ленина среди его верных учеников и последователей сразу же вспыхнула внутрипартийная борьба, и папина партячейка тоже раскололась на враждующие фракции: ленинцев-сталинцев, ленинцев-троцкистов, ленинцев-бухаринцев и т. д. Из-за этой свары ни одно из предлагаемых для меня имен не собирало большинства. Какие только имена не придумывались - Виль, Вилен, Владилен, Ленитр, Левопр, Леснам, Лемар... Дело грозило затянуться до бесконечности. Когда мне исполнился год, моя беспартийная мама потеряла терпение, плюнула на фракционную борьбу и резолюции, пошла в ЗАГС и записала меня просто Львом. Не в честь Ленина и вовсе не в честь Троцкого, в чем ее сразу же обвинили, а в честь своего любимого папы и моего дедушки ребе Лейба (Льва) Финкельштейна, погибшего от рук петлюровцев.

Если бы моя бедная мама, умершая совсем молодой в 1932 году, могла себе представить последствия своего политически непродуманного шага, она бы предпочла, чтобы я остался безымянным на всю жизнь. В 1936 году на отца поступил донос. Сообщалось, что одиннадцать лет тому назад, председательствуя на партсобрании, он провалил ленинскую резолюцию и принял троцкистскую. Не знаю, правда ли это, но отец всегда говорил, что мама со своим Львом его здорово подвела. Папина карьера трагически оборвалась.

Несколько слов о папе. На известной картине народного художника СССР Б. Иогансона "Выступление В. И. Ленина на III съезде комсомола" среди героических персонажей (на втором плане), к которым обращается вождь с историческими словами "Учиться, учиться и учиться!", можно заметить молодого человека в командирской форме и в пенсне, обмотанного бинтами. Этот портрет написан с фотографии моего папы, делегата исторического съезда Григория Ларского (Поляка), большевика-подпольщика и одного из организаторов комсомола.

Мой папа сразу же последовал завету Ильича. С революционным пылом он учился, учился и учился. Он окончил курсы при военной секции Коминтерна, Военную академию, Институт красной профессуры и еще что-то, проучившись в общей сложности пятнадцать лет, не считая хедера на Молдаванке. Стойкого большевика не сломили ни тюрьмы, ни пытки. Невзирая ни на что (он потерял зрение), папа оставался твердокаменным ленинцем и впоследствии, еще при жизни, был допущен в полный коммунизм ("персоналка" союзного значения, кремлевская столовая плюс инвалидность первой группы).

...Себя я более или менее отчетливо помню с пятилетнего возраста.

И снова какое-то странное совпадение в нашем семействе: мой папа начал помнить себя с Кишиневского погрома, тетя помнила себя с погрома в Одессе, куда вся семья бежала из Кишинева, старший брат папы дядя Марк начал помнить себя с погрома в Белой Церкви, откуда они бежали в Кишинев.

Я тоже помню себя с погрома... в Китае, откуда папа, мама и я бежали в Москву.

Это было в 1929 году, когда вспыхнул советско-китайский конфликт из-за КВЖД (Китайско-Восточная железная дорога) и китайцы напали на советское консульство в Тяньцзине, где мы в тот момент обитали.

Почему мой папа после академии оказался в Китае, в должности младшего сотрудника торгпредства? На этот вопрос я не могу ответить. Наверное, для того, чтобы изучать китайский язык, для практики (другого практиканта, папиного приятеля, китайцы почему-то повесили).

У папы вроде неприятностей не было, он носил две фамилии: Ларский и Поляк. Ларский - был его псевдоним, партийная кличка, его большевистская фамилия, а Поляк - это настоящая фамилия нашей семьи.

Так вот, на его счастье, китайцы не догадывались, что скромный товаровед "мистер" Поляк и комбриг Красной Армии товарищ Ларский - одно и то же лицо, мой папа. Такие манипуляции папа совершал не впервые. Еще во время Гражданской войны ему удалось обвести вокруг пальца деникинскую и британскую контрразведки, которые за ним охотились. В одном случае он выкрутился, доказав, что он никакой не Ларский, а Поляк, а в другом, наоборот, - что он не Поляк, а Ларский.

Забегая вперед, отмечу, что с органами НКВД-МГБ у него этот фокус почему-то не удался. Он пострадал и как Ларский (за мнимое участие в троцкистской оппозиции) и как Поляк (безродный космополит), и, доживи папа до 70-х годов, он, возможно, пострадал бы и в третий раз за обе свои фамилии вместе как агент мирового сионизма (троцкист плюс космополит).

Мне кажется, что под конец своей жизни, когда папа совсем ослеп после неудачной операции, он начал немного прозревать.

Один из его близких друзей и сподвижников по революционной борьбе как-то спросил напрямую: "Гриша, может, зря мы все это затевали?"

Отец, вечно воинствующий ленинец, на этот раз промолчал.

Когда я, уже будучи в солидном возрасте, читал в газетах о бесчинствах хунвейбинов, пережитый мною погром всплывал перед глазами.

Из-за высокой железной ограды консульства летел град камней и палок. Слышались свист и крики многотысячной толпы. Мама была в панике. Мы долго сидели и дрожали от страха.