Вдохновленный перспективой досрочного возвращения в Москву, я отправился на инструктаж, проходивший в конференц-зале татарского Совета Министров, где собрались мобилизованные на овощной фронт коммунисты. Взглянув на этих придурков, я почувствовал большую уверенность в своих силах, ибо сразу понял, что эта публика тоже брюкву от репы не отличит.
После доклада заместителя председателя Совета Министров товарища Голубева, на котором все спали, нам раздали инструкции по изготовлению торфоперегнойных горшочков из подручных средств (на татарском языке).
Распределение по колхозам прошло очень оживленно, так как каждый рвался попасть поближе к городу. Мне, конечно, достался татарский колхоз в самой глубинке, а я ведь по-татарски ни в зуб ногой. Но с помощью Татгосиздата удалось добиться направления в русский колхоз "Заря" Верхнеустьлонского района.
На этот раз я отправился в колхоз во всеоружии, учтя свой печальный студенческий опыт. Запасся сухарями и консервами, взял зонтик, теплую одежду и одеяло. Для солидности нацепил свою не особо тяжелую орденскую массу, чтобы видели, что я человек бывалый, хоть и молодой. В глубине души я лелеял надежду, что слова кадровика насчет моего увольнения - не пустая болтовня, и готов был любыми горшочками заниматься, лишь бы отпустили в Москву.
Однако моя решимость свернуть горы удобрений натолкнулась на совершенно непонятное равнодушие со стороны председателя колхоза "Заря" Ивана Ивановича, который не был ни депутатом, ни героем (как председатель колхоза "Маяк") и вообще еле ноги таскал.
- Колхоз у нас женский, мужиков полторы калеки. С этими бабами измаялся, хоть в петлю лезь, - стал он мне жаловаться.
Правда, меня он встретил очень радушно.
- Наконец молодого прислали, да еще фронтовика, а то прошлой осенью уполномоченный на ладан прямо дышал, никакого проку от него не было, - сказал он.
Иван Иванович определил меня на постой в лучший на деревне дом, принадлежавший колхозному бригадиру, где специально для уполномоченных из города была отделена приличная комнатка с двуспальной кроватью и фикусом - не то что в колхозе-"миллионере"!
На довольствие меня поставили к хозяйке - за колхозный счет! - хотя колхоз был беднее некуда. В общем, в смысле устройства все сложилось благополучно, я даже не ожидал такого. Но стоило мне завести речь о торфоперегнойных горшочках, рассаде и удобрениях, как Иван Иванович сразу уводил разговор в сторону, советуя мне заняться рыбалкой и понемногу присматриваться к колхозной жизни. Выданный мне Советом Министров Татарской АССР мандат особого впечатления на него не произвел.
- Товарищ Ларский, и без того рук у меня не хватает, полоть некому, - заныл он.
Но я ведь обязан был каждые два дня докладывать в обком о проделанной работе! В первый день мне удалось лишь выяснить, что абсолютно никаких подручных материалов для торфоперегнойных горшочков в колхозе не имеется. Навоза и того нет, поскольку почти весь скот был сдан в счет мясопоставок из-за отсутствия кормов, как мне сообщили на скотном дворе.
А вечером хозяйка Марфа Прохоровна, страшная рябая баба с кучей детей (именно она оказалась бригадиром, а не ее муж, щуплый инвалид Отечественной войны), пригласила меня к столу. Инвалид предложил выпить за товарища Сталина, потом за встречу фронтовиков... Отказаться было невозможно, а я от самогона давно уже отвык. Когда мы вместе с хозяйкой целую бутыль распили за разговорами, я почувствовал, что меня развозит, и пошел спать.
И вот среди ночи меня разбудил богатырский храп где-то прямо над ухом, и, к своему изумлению, я обнаружил, что в кровати не один... Сперва я вообще ничего не мог сообразить: где я, что происходит?! Но, придя в себя, сообразил, что источником шума является Марфа Прохоровна, храпящая рядом со мной...
Будь я ротным придурком или студентом-холостяком и будь хозяйка раза в два помоложе да покрасивее, я, возможно, не сбежал бы от нее. Но тут при мысли, что она воспрянет ото сна и заключит меня в объятия, я в ужасе соскользнул с кровати и, собрав в охапку свои вещи, на цыпочках вышел из избы мимо спящего в сенях мужа-инвалида.
...Остаток ночи пришлось проводить на крыльце правления колхоза, а поутру, увидев меня там, Иван Иванович аж за сердце схватился. Когда я высказал ему свое возмущение бесцеремонностью хозяйки дома, он стал мне объяснять, что, мол, муж у нее неспособный, а детей понаделали постояльцы. Мол, как же быть-то, когда все мужики из деревни поразбежались? Если бы всяких уполномоченных да студентов не присылали, рождаемость совсем упала бы...
- Вам бы, товарищ Ларский, теперь лучше в город уехать от греха. Марфа у нас знаете какая? Она теперь со зла весь колхоз разнесет: такого еще не было, чтобы она уполномоченного кормила, поила, а он ночью сбег от нее...